Бесстрашных людей не бывает – страх присутствует почти в каждом человеке, я знаю, что это действительно так!

Булатов Михаил Алексеевич

(25.10.1914 — 03.03.2020)

Михаил Алексеевич Булатов (родился 25 октября 1924 года в деревне Верхняя Санарка Уральской области — умер 3 марта 2020 года в Курске) – Герой Советского Союза (Золотая Звезда № 6276, Указ от 19.04.1945). В Красной армии с 1943 года. Прошёл подготовку в Орловском пехотном училище (эвакуированном в город Чарджоу Туркменской ССР). Получил специальность сапёра. Участник Великой Отечественной войны с конца марта 1943 года в составе 235-й стрелковой дивизии, в которой прослужил до конца войны. Участник Курской битвы, операции «Багратион», освобождения Латвии, и боёв в Восточной Пруссии. Особо отличился при штурме Кёнигсберга в звании старшего сержанта. За свой подвиг в дни штурма города был удостоен звания Героя. После войны продолжил службу в Советской армии. В 1948 году окончил Львовское военно-политическое училище, в 1963 году – Военно-политическую академию имени В. И. Ленина (заочно). В 1973 году уволился из армии с должности заместителя командира мотострелкового полка по политической части. 23 года проработал старшим инспектором по кадрам Курской областной базы «Росгалантерея», с 1987 по 1992 год являлся председателем Курского городского совета ветеранов, до конца жизни продолжал работать в нём. В честь него названа улица в городе Калининград, там же ему установлен памятник. Почётный гражданин Курска. Полковник в отставке. Похоронен в Курске на мемориале героев Никитского кладбища.

Герой Советского Союза, Почётный житель Курска, полковник Михаил Алексеевич Булатов. Июль 2018 года.

Михаил Алексеевич, расскажите, пожалуйста, о вашей предвоенной молодости. Как перед войной была развита физическая подготовка молодёжи?

Мы жили в Средней Азии, в Узбекистане. Учились в русских школах, и у нас очень хорошо было поставлено движение физкультурников. Были постоянные сдачи и совершенствование норм ГТО: 1-й ступени, 2-й ступени, знак отличника ГТО. Лето, как время года, вообще целиком было предоставлено нам. Как правило, мы с утра выходили на реку, и состязались между собой. Амударья – огромная хорошая река.

Вообще я должен сказать, что в предвоенное время молодёжь не чувствовала себя заброшенной, внешкольное время было организованно очень хорошо. Лично мы просто так даром время не теряли. Когда было свободное время, мы с ребятами ходили на рыбалку, в пески, на солёные озёра, проводили там день-два, а после возвращались домой. Много играли в футбол, улица на улицу, школа на школу.

С началом войны для нас, юношей, уже наступила другая пора. Военкомат организовал для ребят 16–17 лет военную подготовку: строевую и тактическую. В этом деле физическая подготовка нужна более чем. Не знаю, как в других местах, но у нас не было обмундирования. Были самодельные винтовки. Но всё же мы по четыре – пять часов в день занимались военной подготовкой. Физически слабыми мы себя не считали, и к фронту оказались подготовлены.

Когда нас призвали в армию, тут уже было совсем другое дело. Я попал в Орловское пехотное училище, эвакуированное в город Чарджоу Туркменской ССР. Наша физическая закалка и подготовка здесь проверялась с полной нагрузкой. Я попал в пулемётный расчёт, и мне достался станковый пулемёт «Максим». Но, правда, мы менялись, по очереди его тащили. Походы по пустыне на 10–15 километров, туда и обратно, возвращались через день или два.

Но училище закончить не удалось, поскольку обстановка под Сталинградом сложилась неблагоприятная, и наше училище сняли и отправили на фронт под Сталинград. Вот так началась армейская боевая судьба моего поколения, я имею в виду тех, кто со мной попал по призыву. Под Сталинградом нам побывать не удалось, т. к. на тот момент уже без нас справились, и отправили нас на Курскую дугу. Как вы знаете, курский выступ образовался после разгрома врага под Сталинградом, а 8 февраля был освобождён Курск – город, где я ныне живу. Фронт тогда остановился чуть дальше Курска. Здесь я с моими боевыми товарищами принял настоящее боевое крещение. Тогда мы прибыли на пополнение в те дивизии, которые вышли из сталинградских боёв. И так до самого конца войны мы прошли в боевом строю, с одного места на другое, с одного участка фронта на другой.

До июля месяца, перед началом немецкого наступления, мы стоял в обороне, совершенствуя военное мастерство и занимаясь своими обязанностями. А после мы участвовали в Курской битве, затем было освобождение Белоруссии, бои в Прибалтике. Затем, пройдя границу Польши и Восточной Пруссии, мы закончили войну штурмом Кёнигсберга. Наша физическая подготовка полностью оправдала себя. За время боевых действий на фронте мы не чувствовали себя слабаками.

В боях и походах по полям, лесам, болотам Белоруссии нагрузка была очень большая. Идёшь, а на тебе и вещмешок, и боеприпасы, и автомат. Меня определили в сапёрный батальон, и мы носили с собой сапёрные лопаты, с которой я прошёл до конца войны. Где нужно было – были и миноискатели.

Отвлекаясь от повествования и глядя на то, что происходит сегодня, я не могу судить: насколько сейчас хороша работа по физическому воспитанию молодёжи. ГТО ушло в прошлое, потом его снова начали возрождать, и здесь уже иные физические нормативы и нагрузки. Ну, это уже судить не нам.

Михаил Алексеевич, расскажите об особенностях сапёрной службы и работы?

Ну, сапёры, это многосторонние специалисты, разных областей. Они должны уметь и окоп для себя вырыть, укрепить этот окоп, уметь строить. Строили мы командные и наблюдательные пункты для командования. Минировали свой передний край, укрепления делали. Мины ставили, проволочные заграждения наматывали. Минировали и свой тыл, а именно танкоопасные участки, т.е. те участки, где могут прорваться танки противника.

Ну и конечно строили переправы. Впервые мы строили переправу для пехотинцев на реке Зуша, в Васильевском районе Орловской области, перед началом наступления в июле 1943 года. Это были обыкновенные «козлы» – самодельные опоры, которые ставились на расстоянии три метра друг от друга. На них настилали сдвоенные сбитые доски, по которым пехота во время артиллерийской подготовки форсировала Зушу. Река не такая широкая была, но, тем не менее, мы обеспечили несколько штурмовых мостиков, по которым пехотинцы во время артподготовки перебежали на другой берег и пошли в атаку на противника. Конечно, немцы оказывали сопротивление, отстреливались, бомбили нас. Были случаи, когда звенья этого штурмового мос тика выбивались, а поскольку тратить время было нельзя, приходилось нам самим становиться и вот эти доски, где звено выбивало, перекрывать, кладя доски на себя. И пехотинцы также перебегали по нам на ту сторону и бой продолжался.

Во всяком случае, у сапёров работы много, в любом виде и бою действий хватает. И в обороне, и в наступлении. Приходилось сопровождать танки, разминировать мосты. Мне пришлось при штурме Кёнигсберга разминировать два моста через реку и канал, чтобы пропустить наши танки. Так что я должен сказать, что специальность сапёра – это специальность профессионального разносторонне-подготовленного солдата.

Михаил Алексеевич, хватало ли вам миноискателей, или приходилось пользоваться только щупом?

Нет, миноискателей не всегда хватало. Да и не всегда их используешь. Допустим, когда делаешь проходы в минных полях, пропуская наших разведчиков, какой там миноискатель может быть? Всё идёт чисто на твоих чувствах и опыте. Использовали, конечно, щуп. Миноискателем работать можно тогда, когда обстановка более-менее безопасная, например, в тылу или где-то ещё, или на участке, уже пройдённым пехотой. В нужный момент брали миноискатель и ползали с ним. Но я всегда больше полагался на свой опыт работы с щупом. Потому что, когда ты ползёшь и щупаешь каждый сантиметр, ты знаешь, как расположены мины, как они должны быть, и уже знаешь, где прощупать, где не прощупать, и безошибочно можешь определить и сделать проходы.

Миноискателем мы, конечно, пользовались, он – штука хорошая, серьёзная, безошибочная, но с ним не всегда можно работать. Особенно в боевых или ночных условиях, где, например, разведку надо пропустить. Так что у сапёра лучший друг – это лопатка и щуп. Они – его самые надёжные помощники, самое надёжное оружие. Не говоря уже про автомат, он всегда при тебе, хотя нашему брату не часто приходилось им пользоваться, потому что есть пехота, которая делает своё дело. А мы – своё.

А разрешите задать вопрос о личном оружии?

ППШ появились у всех не сразу. По большей части войска были вооружены винтовками. Но дальше – больше: уже во второй половине 1943 года у всех нас были автоматы ППШ, армия была полностью автоматами вооружена. ППШ с дисками, потом рожковые ППШ пошли. Больше дисками пользовались, там патронов побольше. Вообще ППШ – удобное оружие, его за плечо или за спину забросил и можно спокойно работать на минном поле. С винтовкой нам возиться уже негде и некогда было. Хотя на первых порах мы были вооружены винтовками.

Михаил Алексеевич, использовали ли немецкие трофеи?

Немецкими автоматами, конечно, пользовались, но мы считали, что наш ППШ безотказный, поэтому я немецкие автоматы не использовал. А достать их было легко – преодолеваем траншеи, укрепрайоны, немцы или сбежали, или убитые лежат. С ними их оружие. Правда, у нас были трофейные пистолеты, почти у каждого, маленькие, карманные револьверы были. Но для нас, сапёров, это малоприменимое оружие. Для нас главное оружие – это наша специальность. Пехота надеется на нас – не на то, что мы стреляем, а на то, что мы делаем своё дело. Для них делаем им дорогу и проходы.

Михаил Алексеевич, какие немецкие мины были самые опасные? Springer мины?

Ну, мины разные были. ТМ, ББ, наши были. Немецкие в основном все были железные. Но конечно очень опасные мины «С-ки». Прыгающие мины. Берут стакан, в стакане – заряд, толовая шашка, и шарики там помещены, и она сама двойного действия. С усиками, но натяжная, на растяжке. Задел растяжку – она взорвалась, на полтора метра выскочит, взрывается и всё вокруг поражает. Или наступил на неё – усики торчат. Вот это очень опасная мина, малозаметная. Ну и маленькие 75–100-граммовые, в траве такие не заметишь. Чтобы солдата из строя вывести, их достаточно. У нас были противопехотные мины и 75-граммовые, и 100-граммовые. Достаточно наступить и стопу оторвёт, или полстопы. Больше человек никуда не годен. Немецкие противотанковые мины неизвлекаемые ставили. С тремя взрывателями: донный, боковой и нажимного действия верхний. Если её сдёрнуть с места, она взорвётся, потому что она могла быть поставлена на неизвлекаемость. У нас мины деревянные были: ЯМ-5, ЯМ-10, ТМД – танковая мина деревянная. Двухкилограммовые, пятикилограммовые, десятикилограммовые. Здоровые противотанковые мины. Мы их устанавливали на танкоопасных участках и направлениях, когда готовилось наступление. Или если в обороне стояли.

Михаил Алексеевич, ваш главный подвиг в ходе штурма Кёнигсберга был также связан с минами?

Ну, во-первых, это были не мины, а бомбы-фугасы. Я их там разминировал, не исследовал. Моё дело было обезопасить, т. е. разрядить их. А как обнаружить их? Смотрел, проверял внимательно шоссе. Глаз у сапёра уже опытный, намётанный, уже знаешь, где что за камушек на дороге лежит, луночка какая-то. Ну а когда увидел, что асфальт нарушен и нарушен солидно, он же отличается, конечно, цельный асфальт от вскрытого асфальта. Тогда моё внимание было усилено. Когда проверил его – там уже увидел что-то не то. Когда разгрёб верхнюю часть, смотрю – взрыватель. И головка такая полукруглая. А что там – меня не интересовало. Как только я вывернул взрыватель, стал внимательно осматривать и проверять дорогу. Вот так мы и обнаружили все эти 24 бомбы-фугасы. Кто их потом подсчитывал, и как они определяли размер фугаса, это меня не интересовало. Только потом стало известно из донесения нашего штаба, что я разминировал 24 авиационные бомбы. А для меня было главное то, что я сделал – приказ выполнил, приполз обратно к командиру и доложил, что я ручаюсь о том, что минный участок, который я проверил, безопасен. Там мин и взрывоопасных предметов больше нет! Ну а тогда командование уже решало, когда и как начать наступление и продвижение. Вот и всё, в чем заключалась моя работа.

Но, когда описывают ваш бой, говорят о том, что ваша работа была под огнём вражеских пулемётов…

Ну конечно, а как же. Это я рассказываю так, а надо мной и пули свистели, и мины взрывались. Но как говорится, кто меня миловал – Всевышний или какой-то случай такой, или какая-то звезда была надо мной? Во всяком случае, я эту работу выполнил, приказ выполнил, несмотря ни на какие трудности и остался живой. Что и следовало сделать. Конечно, если бы меня убили, нужно было новую группу посылать и время растягивать. А ведь командование назначило время для атаки, наступления, артподготовки. Что-то не сложилось, что-то сорвалось. А что-то было сделано: дорога была теперь свободная, и именно по этой дороге танки прорвались на окраину. Вот отсюда и пошёл штурм этого города-крепости Кёнигсберг. А то, что это была крепость – это было действительно так. Будете в Кёнигсберге, посмотрите, что это за форты. Где стены полутораметровые. На каждом форте растёт лес. Никакая пушка, никакой снаряд, никакая бомба их не брала.

Только сапёры брали. Взрывали стены. Вместе с пехотой врывались туда, непосредственно внутрь форта. Когда уже после войны я сам заходил туда, мне самому не верилось, что мы могли пробить эти стены и штурмом овладеть этими фортами. А ведь там по 200–300 человек гарнизон был в каждом форту. Форты были трёх-четырёхэтажные, врытые в землю. Один этаж был над землёй, остальные уходили в землю. Это же неимоверные укрепления были, по нашим понятиям. Но ничто не удерживало нашего брата, нашего солдата. Взрывали! Столько взрывчатки израсходовали, столько мин подвозили, и взрывали. Но всё-таки сумели!

Ну а началось всё с той самой дороги, которую я разминировал, потому что справа и слева дороги была распутица и болота. Там не то, что техника, там пехота пройти не могла.

Как вы узнали о том, что вам присвоено звание Героя Советского Союза? Что вы чувствовали тогда?

Ну что я чувствовал? Пока не верилось, что это так. Пока командир сапёрного батальона капитан Лишенко мне об этом не объявил. Где-то у меня сохранилось представление на присвоение звания Героя. Мне сказали, что вы были представлены и награждены званием Героя. Собирайся и туда. Меня отправили в дивизию, а оттуда повезли в штаб армии, где собрали нас человек двадцать. Не всех Героев, конечно, за Кёнигсберг более 100 человек получили это высшее звание. Люди из командования фронта вручали – командующий армии вручал, и начальник штаба вручал, и командующий фронтом Александр Михайлович Василевский.

Ваша встреча с маршалом Василевским? Многие газеты пишут, что маршал даже растерялся, увидев такого юного героя, и обнял вас. Так ли было на самом деле?

Преувеличивают. Мне за всю войну только один раз пришлось увидеть маршала. На передовой маршал редко где ходит, а нам по тылам или по армейским штабам ходить ни к чему. Мы своим делом занимались. И маршала Василевского на войне я встретил единственный раз, когда нам вручали Золотые Звёзды. Все были бодрые, всё-таки там целый штаб 3-го Белорусского фронта собрался. Народу много нашего брата они на вручение привезли. У нас не было много времени рты разевать и разглядывать командование. Это было далеко от передовой, в тылу, где стояли немецкие фольварки и штабные палатки.

Вручали награды разные офицеры: начальник штаба фронта вручил награды другим ребятам, а мне выпала, так сказать, доля получить высшую награду из рук командующего фронтом. Стояли друг напротив друга, редко такое бывает, раз в жизни, чтобы нашему брату – рядовому солдату или сержанту выпала честь получить награду из рук командующего фронтом, да ещё таким огромным – 3-м Белорусским, от известного полководца и военачальника, исторической личности. По-другому я его тогда не воспринимал, и не было мысли как-то его запомнить. Какие слова говорил? Ну, какие при поздравлении говорят: спасибо большое за то, что вы совершили подвиг во имя родины. Там знаешь, не всё запомнишь, такое впечатление для нашего брата. Ну, я за себя скажу, такое волнение чувствовал, когда находился среди такого огромного количества военачальников. В таком состоянии растерянности – никогда не видел таких людей и кажется что волнение перебивает все твои мысли и впечатления. И не каждая деталь запоминается. Но впечатление того, что он стоял напротив меня и жал мне руку, это я запомнил навсегда.

Обмывали ли Золотую Звезду в спирте?

Нет. Там в штабе было только вручение наград. Это уже когда я приехал в батальон, комбат сделал небольшой торжественный обед.

Построили весь сапёрный батальон, начальство поздравило, было и сто грамм. Но чтобы я Звёздочку в рюмку опускал, такого не помню.

Вы виделись с Василевским после войны?

Один раз. В 1968 году я ездил в Москву, когда уже был подполковником и занимал должность зам. командира полка. Мне поручили возгласить группу молодых офицеров из ГСВГ. Совещание проводилось в Центральном Доме Советской армии в Москве. Собрались молодые офицеры со всей страны и президиум – живые маршалы, бывшие командующие. Министром обороны был тогда маршал Гречко. Совещание продлилось два дня. Общаться особо ни с кем не пришлось, каждый был на своём месте, каждой группе войск отведено своё время. В перерыве, конечно, была возможность пообщаться, но разве меня бы вспомнили? Сколько лет прошло, и сколько он людей видел, кто через его руки проходил, кого он награждал.

Михаил Алексеевич, как Вы преодолевали свой страх? На войне всем страшно?

Ну, вообще-то говоря, бесстрашных людей не бывает. Страх присутствует почти в каждом человеке, я знаю, что это действительно так. Но, когда ты получил задание, то, во-первых, ты начинаешь обваривать, обдумывать своё задание, как это лучше сделать. И постепенно-постепенно этот страх уходит, ты уже его не замечаешь, а занят своим делом. Я считаю, и каждый может по-своему считает, но, когда это происходит, что я занят уже каким-то делом, заданием или приказом, я уже о другом не думаю. Меня уже это особенно не интересует, не отвлекает. Конечно, самосознание работает на самосохранение, что сохраниться-то надо. Избежать неприятностей. Попасть под пули, под снаряды, конечно нежелательно. Ну и как-то инстинкт самосохранения что ли, начинает работать или руководить твоим сознанием, чтобы избежать вот этого. И конечно не позволяешь себе прятаться, увиливать, чего-то этого в мыслях нет и быть не может. Только то, что ты занят самым главным, какое задание ты делаешь и что ты должен сделать.

А так может везение помогло или не знаю, что. Прятаться – я не прятался, не увиливал, да и такого в мыслях у меня никогда не должно быть. Знаю, что опасность, знаю, что могу не вернуться. Но, наверное, долг руководил действием и сознанием в это время.

Михаил Алексеевич, а что Вас вдохновляло и поддерживало в трудные минуты на фронте?

Вера в это дело. Вера. Когда знаешь, что ты не где-то присутствуешь, а присутствуешь в событиях, которые вершат чью-то судьбу, или от которых зависит успех или неудача, победа или поражение. Конечно же, ты чувствуешь, что сделано что-то полезное. Особенно после Курской битвы, после освобождения этой земли и удачного наступления наших фронтов на этом направлении, как-то уже больше уверенности стало в том, что хоть продвижение и даётся тяжело, но войска продвигаются, армия продвигается, немцы отступают и бегут. Мы чувствовали, что занимаемся своим участком фронта, знали, что у нас получается. Потом, если информация какая-то и поступала – как там на том фронте, как – на этом, какое общее положение дел, то больше доходило до нас, ведь мы вместе с пехотой шли. Взяли деревню – уже хорошо. Дошли до реки, форсировали её – уже хорошо. Значит, мы продвигаемся, есть успех, мы на правильном пути и делаем то, что нам надо. Простая твёрдая уверенность была в том, что обратно мы отступать не будем. Уже и вооружение, и силы настолько прибавились, что войска уже шли как-то смелее. А вера наша была очень сильной.

Во-первых, мы воспитывались в школе и комсомоле в довоенное время. Многие комсомольцы – патриоты стали героями. Во-вторых, когда я попал на фронт в действующую армию, у нас были учителя – настоящие фронтовики, которые прошли большую армейскую школу и большую часть войны. Среди них были те, кто прошёл войну с первых дней, но остался жив. Они были гораздо старше нас, среди них были 1910–1915 годов рождения. Они обучали нас на практике военному делу, как вести себя в той или иной обстановке. Брали нас с собой на передовую, показывали, как минировать и разминировать. Учили нас своим мужеством, поведением, советами и личным примером.

Как от пули увернуться, если летит снаряд, то где он разорвётся. Ну и, как мне кажется, главное – учили делать своё дело и преодолевать первоначальный страх. Углубишься в выполнение своей задачи, там проходы сделать, там минировать, и страх уходит в сторону, ты отвлекаешься от всяких других мыслей, а делаешь только своё дело. И это помогает преодолевать всякие страхи.

Михаил Алексеевич, разрешите расспросить Вас о фронтовом быте. Расскажите, пожалуйста, про то, как обстояло дело с гигиеной на фронте?

Понимаете, для нас, для сапёрного батальона, положение дел было несколько другим, чем у пехотинцев в окопах. Наше подразделение, выполняя задания, не всегда находилось в траншеях. Мы получали задания: что-то разминировать, заминировать, сделать проход. А так мы находились на расстоянии трёх – четырёх километров от передовой, там, где был штаб нашего сапёрного батальона. Для нас, строевых сапёров, положение дел было таким, что постоянно нас снимали с переднего края, с траншей, отводили в тыл, километров за пять и там нас устраивали.

Конечно, мы меняли бельё, мылись в душе больше других. Ну, а о постели и речи быть не могло. И в разговоре такое не положено. Шинель – вот постель. А летом уже можно и в ротном хозяйстве, в каптёрке поспать. Под Витебском мы стояли в обороне до июня 1944 года, вот там уже быт был хорошо устроен, зимой мы каждую неделю в баню ходили. И землянки были там сделаны. На нарах спали, на соломе, на сене. Шинели расстелили, вдвоём – втроём двумя шинелями оделись, укрылись и поспали.

Вот, например, под Витебском нас целым отделением отправили в танковый полк на сопровождение танкового десанта. И как я ушёл с батальона со своим подразделением, пришли мы к пехоте, посадили нас на танке, и почти больше половины Белоруссии с ними прошли. И лишь потом мы вернулись в свой батальон. Тогда уже был август месяц, и можно было искупаться сходить, если возможность была. Так что мы, сапёры, меньше чем пехота чувствовали бытовые неудобства.

А питание нормальное было. Старшина роты привозил нам еду, а когда мы уходили на передовую, то он притаскивал контейнер с едой. А котелки у каждого свои были. Старшина раздаст нам еду и пошёл. Сухой паёк был у каждого: банка тушёнки, сухари, сахару немного было. Кружку чая всегда можно было вскипятить. Ну а оторванные от своих батальонов сами себя обеспечивали.

Тяжело конечно это всё, солдатский быт и труд, в фронтовых условиях тяжёлый. Но солдат всё переносил и приспосабливался. Во всяком случае, с голоду не умирали. Использовали свой сухпаёк и те же пехотинцы. Правда в пехоте всё поставлено строго, и старшина с этим контейнером по всем траншеям ползал, чтобы накормить пехоту как надо. Но не всегда удавалось сделать всё, как надо. Из-за немцев. Немцы имели привычку, как наступает обеденное время или время ужина, они стреляют. Вроде в обороне стоим, никто никуда не наступает и не отступает, но они обязательно начнут стрелять, мешать. Вот такие, дорогой мой, дела.

Как вы переносили погодные трудности?

У нас у всех были плащ-палатки, плащ-накидки. Никаких зонтов нам никто не давал. В зимнее время года мы конечно и тёплое бельё носили, и ватные брюки были с фуфайками, потому что в шинели особо не поползаешь. Когда мы ходили в траншеях, то делали себе ниши, с брусьями. Или пока мы на передовой работаем, другие наши сапёры строили землянки, палатки натягивали. Зимой обязательно должна была быть печка-буржуйка. Или, например, обыкновенная бочка, пополам распиленная или целая с пробитыми окошками, которые мы топили. Были печки-самоделки, были стандартные печурки, маленькие, чугунные, переносные. Но если кто-то из дежурных прозевает ночью, то печка затухнет, смотришь, все заворочаются, холодно станет. Пробуждается кто-то и расковыривает заново угли. Сейчас конечно это всё вспоминать и детализировать сложно.

Михаил Алексеевич, как Вы оцените роль партии на фронте? Работу политруков, комсоргов? Ваше отношение к Сталину?

Работа этих людей была организована на высоте. В каждой роте был замполит, который доводил информацию. Была комсомольская организация, секретарём сапёрного батальона был лейтенант. Да я и сам одно время секретарём комсомольской организации батальона был. Но не освобождённым от своих сапёрных обязанностей, конечно. И политинформацию мы получали постоянно. Я беру во внимание не общие стрелковые части, которые постоянно находились в траншеях, а беру в пример именно свою часть, сапёров. Потому что она имела свои особенности в поведении или местонахождении в боевом порядке. Выпускались дивизионные газеты и листовки, всё это было.

Что касается Сталина, то ни о каких пренебрежительных выражениях и высказываниях в его адрес и речи не было. Да Боже упаси – Сталин был для нас на первом месте. Сейчас, со времён XX съезда, его постоянно критикуют, а в прессе и кино показывают каким-то полудурком. Мне всё это не нравится. Конечно, мы верили Сталину, верили партии. И отношение к Сталину у меня как было уважительное, как к дорогому человеку, так и осталось. Понятно, что время было суровое. Никому не простительное.

В партию я вступил в 1944 году. В июле меня приняли кандидатом, кандидатский стаж тогда был три месяца. В декабре я стал членом ВКП(б). И у меня до сих пор хранится партийный билет. Все взносы я платил, и состоял в первичной партийной организации здесь в Курске. Но сейчас всё уже по другому пути пошло.

 

Михаил Алексеевич, что бы вы хотели пожелать современной молодёжи?

Знаете что, вот после всех этих перестроек 1980–90-х годов, мы молодёжь упустили. Поколение было не так воспитано. Конечно, мы очень довольны тем поколением, которые после нас прошли Афганистан, Чеченские события и многие другие горячие точки. Это поколения, которые полностью себя оправдали. Они шли после нас выполнять свой воинский долг. И мы, фронтовики, очень благодарны этим поколениям. Они ничем себя не опозорило.

А сейчас, в последние годы, положение изменилось. Особенно в школьных программах. Новые формирования возникли, вот и «Юнармия» появилась. Кадетские классы и школы. Например, у нас есть 18-я школа морских кадетов. Есть пограничники, есть МЧСники. Руководство страны и партии в Думе стали больше обращать внимание на молодёжь. Мне и самому очень часто приходится работать с молодёжью. Она стала более любознательной и патриотичной. Вот и «Бессмертный полк», и ленточки всякие. Это очень многое даёт, объединяет нашу молодёжь. Я должен сказать, что так, как сейчас молодёжь относится к нам, ветеранам и к нашим боевым и трудовым традициям, это правильно. Молодёжь будет воспитана в том же духе, в каком и нас воспитывали в наше время. Считаю, что продолжение трудовых и боевых традиций – это святая обязанность всех руководящих органов и руководителей. Молодёжь должна уважать своё прошлое. Ведь не случайно у нас очень много внимания уделяется памяти павших. Вот у нас в Курске сделан замечательный мемориал павших в годы войны. Есть огромный мемориал «Курская битва» – большой, красивый, с боевой техникой. У нас в районе Поныри, там, где начиналось легендарное сражение 5 июля 1943 года, тоже сооружён мемориал. Но нужно ещё многое сделать, чтобы сохранить эту память.

Дорогие друзья! Берегите свою историю, берегите своих ветеранов, берегите своих дедушек и прадедушек, бабушек и прабабушек, которые подняли страну после войны из разрухи. Храните наше Отечество, чтобы было мирное небо. Только так, только вместе, все мы сможем сохранить мир. Но и конечно, не допустить того, что было в 1941–1945 годах. Я так считаю, что мы должны работать, и работаем в этом направлении, и думаю, что сейчас молодёжь нас очень хорошо понимает.

Нужно развивать лучше качества молодёжи. Патриотизм, смелость, уважение друг к другу, коллективность, верность своим традициям, своей стране, верность своей Родине. Ну а тот, кто идёт служить в армию, в Вооружённые силы, тот должен действительно посвятить себя службе. Желательно, чтобы все эти добрые, хорошие качества, какие есть у ветеранов, воспитать в себе. Тогда никогда не будет у тебя ошибки в жизни, и ты не допустишь отступления от совести, от своей чести и от патриотизма. Не предашь свою Родину. Только так ты этого добьёшься.

И сейчас я всё больше думаю, что не только у меня, но и у моих товарищей-ветеранов всё больше веры, что наша страна была, есть и будет, несмотря ни на какие трудности. Трудности эти временные. Да, для нас они очень тяжёлые, и особенно ветеранам непросто переносить их. Обидно и тяжело. Но вера у нас не ослабевает. Будет страна! Мы верим в то, что Россия всё-таки всегда будет великой страной.

Ещё хотелось пожелать молодёжи, чтобы она следовала традициям старшего поколения. Поколения, которое не подвело ни свою страну, ни себя, и сделало всё, чтобы наша страна была свободной. Пусть молодёжь выполняют все задачи, которые перед ними стоят. У них для этого есть масса героических примеров. Каждый раз, когда мы отмечаем юбилей какого-либо великого события – в нём мы можем взять массу важных примеров для молодых. Да, пусть сегодня уже нет комсомола, но есть другие современные общественные организации и движения. И все они направлены для того, чтобы воспитать молодёжь в духе любви к Родине, быть патриотами своей земли. Если необходимо – встать на защиту нашей страны, выполнять свой боевой долг. Как это сделало поколение, которое пошло за нами – ребята, которые прошли десять лет Афганистана, а потом – Северный Кавказ. Эти ребята, которые там воевали, показали себя очень достойно. И сегодня молодёжь должна быть готова, несмотря на все трудности, защищать своё Отечество. Учиться, работать! Правда, сегодня в первую очередь работают, чтобы заработать… Раньше лозунги были другие. Хотелось, чтобы молодёжь всё-таки следовала традициям своих дедов и прадедов, старших братьев, прошедших горячие точки. Самое главное – быть патриотами своей страны! Больше ничего не нужно.

Из наградных листов:

орден Красной Звезды (29.12.1943)

Ефрейтор М. А. Булатов 19 декабря 1943 года в районе деревни Сидоры-Фролово под сильным миномётным и артиллерийским огнём противника разминировал дорогу снял и обезвредил мин Т-35 – 85 штук, ТМД-42 – 46 штук, чем обеспечил своевременное продвижение артиллерии, полковых и дивизионных грузов в район действий – Городокский район Витебской области.

орден Славы III степени (30.06.1944)

Младший сержант М. А. Булатов 22 июня 1944 года в Витебской области, во время артподготовки, под сильным ружейно-пулемётным и артиллерийским огнём противника проделал один проход через минные поля и проволочные заграждения противника, чем обеспечил успешное продвижение пехоты. Действовал смело, уверенно, решительно и отважно.

орден Славы II степени (18.02.1945)

21 января 1945 года, сопровождая самоходные орудия 1491 САП в районе Баштенишкен (Восточная Пруссия), в тылу у противника уничтожил трёх немцев, подготовивших к взрыву мост через реку Арге и уже зажёгших зажигательные трубки. Булатов вырвал горящие трубки из зарядов заложенных под мостом зарядов взрывчатых веществ, тем самым сохранив мост и обеспечив своевременное продвижение самоходок и другой боевой техники.

Герой Советского Союза с вручением ордена Ленина (19.04.1945)

Действуя в группе инженерной разведки, 6 апреля 1945 года под сильным ружейно-пулемётным огнём противника первым вырвался на шоссейную дорогу в районе Шарлоттенбург Кёнигсбергской провинции (Восточная Пруссия), разведал её, обнаружил залитые асфальтом авиабомбы-фугасы нажимного действия, сам лично обезвредил 24 фугаса, дав свободный путь танкам и артиллерии. Своими умелыми и решительными действиями показал высокий пример героизма, смелости и отваги, обеспечил успешное продвижение дивизии. Товарищ Булатов достоин высшей правительственной награды – звания Герой Советского Союза.