У нас не было колебаний, а была одна цель – победить и остаться живыми. И врага разбить!

Горшколепов Иван Семёнович

Родился 3 октября 1923 года

Иван Семёнович Горшколепов (родился 3 октября 1923 года на хуторе Средне-Митякин Донской области) – полный кавалер ордена Славы (орден I степени № 327, Указ от 29.06.1945). Окончил 7 классов школы и поступил в Миллеровский сельскохозяйственный техникум. Окончить учёбу помешала начавшаяся война. В Красной армии с октября 1941 года. Про шёл подготовку на артиллериста в запасном полку. Участник Великой Отечественной войны с марта 1943 года. Воевал на Северо-Западном, 1-м и 2-м Прибалтийских и 3-м Белорусском фронтах в должности номера орудийного расчёта и командира расчёта 76-мм орудия, химинструктора батареи 76-мм пушек. Участвовал в боях за Старую Руссу, в операции «Багратион» и освобождении Литвы, в боях в Восточной Пруссии, а также на территории Польши и Германии. К концу войны имел на своём счету свыше десятка уничтоженных огневых точек, несколько орудий, два танка, более сотни вражеских солдат и офицеров. В 1947 году был уволен в запас в звании старшины и вернулся на родину. Работал в колхозе. В 1949 году поступил на службу в органы внутренних дел. Служил на различных руководящих должностях в МВД Украинской ССР. В 1983 году вышел в отставку в звании подполковника милиции. Живёт в городе Луганск. Генерал-майор милиции Украины в отставке.

Иван Семёнович, расскажите пожалуйста о своей предвоенной молодости?

Я, Горшколепов Иван Семёнович, ветеран Великой Отечественной войны родился 3 октября 1923 года в степном казачьем хуторе Среднемитякин ныне Тарасовского района Ростовской области. Я родом из донских казаков. Когда я родился, был тяжёлый период, казаки жили бедно, в том числе и моя семья. У нас был небольшой дом, в котором жило три семьи. В хуторе я окончил четыре класса школы, а в соседнем хуторе Верхнемитякин я окончил уже 7 классов. Затем я поступил в Миллеровский сельскохозяйственный техникум на инженера-механизатора.

В предвоенное время изучали ли вы военное дело? Помните ОСОВИАХИМ, значки ГТО?

С 7 класса школы у нас был военрук, были учебные гранаты и винтовки. В техникуме уже были карабины, и там проводили стрельбы. Был специальный предмет «военное дело». Преподавал нам его капитан. Мы умели разбирать-собирать оружие и стрелять. Значки у меня были ГТО, ГСО, ПВХО, санитарный значок. У нас и тир был, и в степи мы стреляли. «Ворошиловский стрелок» тоже был значок у меня. Я много занимался спортом, по бегу всегда брал первые и вторые места. Мы бегали с парнем из одной деревни – Петром Башмаковым. Он меня иногда обгонял. Потом у нас был хороший спортзал, рядом с техникумом была речка. Помню, что 23 февраля 1940 года, в честь праздника военрук дал нам задание – устроить лыжный кросс. Собралось нас 12 человек на лыжах, определили маршрут, рассчитали время, чтобы вечером вернуться к техникуму. Около пяти часов вечера мы вышли на возвышенность, а тут началась буря, снег, и мы сбились с пути. Наконец вышли на железную дорогу Миллерово – Ворошиловград, на разъезд. Там немного погрелись, а связи нет – как нам сообщить о беде? Нас уже начали искать. В итоге кончилось всё нормально, выбрались, но один студент – Филиппов, так сильно простудился, что в итоге умер. Вот так получилось…

В общем, до войны и до фронта я уже умел стрелять, многое знал и любил военное дело.

Как вы узнали о начале войны?

В 1941 году я учился на последнем, четвёртом курсе. Обычно нас отпускали на летние каникулы. Мы пошли с друзьями в город погулять, техникум находился за пределами города. Идём мы по центральной улице Карла Маркса, и смотрим – толпа людей стоит около радиотранслятора. Мы подошли и услышали выступление Вячеслава Михайловича Молотова, который объявил о вероломном нападении фашистской Германии на нашу Родину. Прослушав выступление, мы сразу вернулись в техникум.

Поскольку я родился в октябре, то мне ещё не было 18 лет. Но я понимал, что как только исполнится 18, меня сразу призовут в армию, и я тоже буду защищать свою Родину. А пока я работал на тракторе, молотил зерно. У нас было учебное поле размером примерно тысяча гектаров.

Однажды вечером приезжаем с поля, директор устроила большой банкет – пришло много повесток. Молодёжь отправляли в армию. Мне тоже пришла повестка, согласно которой 18 октября 1941 года я должен был явиться в военкомат для отправки в армию.

Я жил в 50–60 километрах от Миллерово, поэтому думал отпроситься в военкомате, чтобы проститься с родителями. Но мне сказали, что люди проливают кровь на фронтах, а ты будешь разъезжать… Поставили в общую колонну, и мы двумя колоннами пешком пошли до Сталинграда. В Сталинграде попали на большой распределительный пункт, где были призывники со всего Советского Союза. Я попал в группу, которая должна была ехать на учёбу в артиллерийское училище, в город Чкалов.

Как сложился ваш боевой путь?

Нас погрузили на пароход «Ульяновск», и мы поплыли по Волге вверх. Приплыли на родину Ленина, частично нас с парохода высадили, сказали размещаться по квартирам и ждать вызова. Мы нашли подходящую квартиру. Там жила эвакуированная москвичка. Через три дня нас забрали, и я попал в 58-й артиллерийский полк, который находился в городе Канаше Чувашской АССР. Там нас тоже расселили по домам, я попал к председателю колхоза. В этом городе я встретился с москвичом Константином Ивановичем Курсковым. Мы познакомились с ним, лёжа на русской печи, и так сложилось, что общались до конца войны. Я 1923 года, и он тоже. После войны также общались, переписывались, поздравляли друг друга. Всегда, когда я бывал в Москве, мы с ним встречались. Сейчас вот связь потеряна. А очень бы хотел узнать – как он там?

В общем, в Канаше заканчивала формирование воинская часть, которую должны были отправить на фронт. Я в неё попал, и нас привезли в Москву. Разместили в какой-то школе, выдали нам личное оружие, одели во всё зимнее, тёплое. Мы полторы недели там пробыли, и нас на машинах доставили на передний край. Подмосковье, село не помню, вроде называлось Лобаново.

Я принимал участие в боях под Ржевом, Старой Руссой, Валдаем Клином, Калининым. Мне тогда уже было 18 лет и три месяца. Поставили меня наводчиком орудия, и я быстро это дело освоил. Вступили мы непосредственно в бои, и они были очень тяжёлые! Мы все знали, что Гитлер мечтал взять Москву, устроить там парад, а затем уничтожить город. А мы всё делали, чтобы этого не допустить. У нас такой был девиз: «Позади Москва – отступать некуда!» Много, конечно, мы своих товарищей потеряли, но Москову отстояли, перемололи живую силу и технику врага.

Расскажите о ваших первых впечатлениях, когда вы попали на передовую.

Это было под Москвой. Мы получили пушки, привезли нас на место, высадили. Помню, лес был, возвышенность, рядом деревня Лобаново, лощина и озеро. Красивое место. Нам выделили участок для обороны, мы заняли закрытые позиции. Комбат нам корректировал огонь, т.е. мы по прямой наводке не били. Перед нами была проволока под электричеством, не знающих убило бы сразу. Сзади – озеро. К нам приехал командир батальона, подполковник, узнавал как дела. Решил нас проверить, дал нам указание – танки с тылу. Что делать? Мы выкатываем орудие на позицию и стреляем по щиту на озере, по которому тренировались. Он сказал мне, что мы плохо стреляем. Получилось, что взрывы были чуть выше щита, а не по центру. Я ему доложил, что не согласен. Он сказал: «Ты не согласен со мной? Давай плот, пошли смотреть!» Подплываем на плоту к щиту, я ему говорю: «Смотрите, все снаряды в щите!» Он извинился и сказал, что присваивает мне ефрейтора.

Если проходили какие-то соревнования, то меня всегда на них выделяли с орудием. Например, на машине тащили макет танка, а я должен был успеть его разбить. Я обычно занимал первое место, но, бывало, и второе.

В каких боях вы участвовали потом?

Затем я участвовал в освобождении Белоруссии, Литвы, Латвии, в боях в Восточной Пруссии.

Помню такой момент. Со мной служил москвич Анатолий Сазонов, он жил недалеко от Дома Советской армии. Дружил он с Курсковым. Задача у Сазонова была поставлена такая – взять для каждой батареи по языку, чтобы получить точные данные перед нашим наступлением на этом участке. Наш комбат, украинец Стасовский, вызвал нас и спрашивает: «Ты коммунист?» «Да!» «Вот и пойдёшь в разведку языка брать!» Так я попал в группу захвата, и с нами была группа поддержки. В течение 4–5 дней мы изучали обстановку и местность, выбрали цель, и ночью пошли в маскхалатах с автоматами на цель. Была зима, сначала мы ползли по снегу. Доползли и видим, что немного опоздали. Немец ведёт ещё двоих – смена. Мы стали выжидать. Выбрали момент, когда немец присел курить, тут нам капитан скомандовал и мы в траншею, сверху на немца. Немец успел закричать нечеловеческим голосом. Мы закрыли ему рот, руки за спиной связали верёвкой, вытолкнули его из траншеи и стали возвращаться к себе. Когда дошли до середины нейтральной зоны, немцы открыли огонь, стали пускать ракеты, всё осветилось, и миномётный обстрел пошёл. Вернулись мы к себе, стали проверять – кого нет? Оказалось, двое ранены, а Сазонова – нет. А он – мой орудийный номер. Решили ждать утра. Часов в десять смотрим – недалеко от переднего края он лежит и машет рукой. Вдвоём поползли к нему – я и Василий Фомин, парень, который работал поваром в гостинице «Москва». Подлезли под Сазонова, снег под ним весь чёрный, ранение сквозное. Потихоньку положили его и дотащили его, раненого, на лямках. Сначала было тихо, а потом как немец открыл по нам огонь. Залегли, как мёртвые. Я говорю Васе: «Сейчас спуск будет, давай, что есть мочи туда и вниз в сторону, иначе мы до ночи не доживём!» Мы так и сделали, спустились и сразу в сторону ушли. Немец начал из миномёта стрелять, но мы успели уйти и донесли Толю до передовой. Ему сразу сделали операцию, и отправили в госпиталь, но увы… Когда его везли до первой санчасти, он умер. Жалко, конечно…

Самые тяжёлые бои были под Клином и Ржевом. Под Старой Руссой я участвовал в двух артподготовках. Там местность плохая была – даже танки нельзя было пустить. Мы везли орудия по сваленному лесу, через болото. Потом уже обходные пути искали. Дали мне задание – выйти на шоссе, занять позицию и уничтожить огневые точки противника. Мы выкатили орудия, попали под обстрел, но задачу выполнили и остались живы.

Когда освобождали Литву, нам огласили приказ Сталина – никакого мародёрства и тому подобных действий. Дома в Прибалтике у всех жителей кирпичные, добротные. В тех боях мы редко били прямой наводкой.

Когда подошли к Восточной Пруссии, среди солдат были распространены настроения – кровь за кровь! Они нам столько зла сделали, и мы должны им отомстить за всё! Но наше начальство такого не допустило. Следили и пресекали. Как подошли к границе, у нас была передышка. На Немане стоял город Тильзит (ныне город Советск в Калининградской области). В нём мы отдыхали перед началом заключительного наступления. У гитлеровских бойцов был приказ – любой ценой удержать Восточную Пруссию как стратегический плацдарм. Своё население немцы запугивали, говорили им, что мы – головорезы. Они всё бросали, выезжали из домов и уходили вглубь. Позже они поняли, что их пропаганда лгала, что мы – не убийцы, и перестали убегать.

В Восточной Пруссии я со своим орудием всё время был на прямой наводке. Вот моя пушка, вот я вижу цель перед своими глазами, даю команду, и мы бьём по ней. В начале войны наше орудие всегда стояло на закрытой огневой позиции. Комбат корректировал нам цели, и мы били по ним. А здесь, в конце войны, всё время – прямая наводка.

Вообще, из наших орудий было тяжеловато прямой наводкой бить. Но бывали случаи, когда мне приказывали: «Горшколепов, ты должен этот ДОТ или ДЗОТ уничтожить прямой наводкой!» Я много раз ночью выезжал в такие места. Один случай помню – стоял блиндаж немецкий, его никак не могли уничтожить. Мы ночью выкатили орудие, установили его. Чуть рассвело, видим – толпятся у блиндажа человек одиннадцать. Мы как дали по ним залп, ничего от них не осталось!

Многое пришлось пережить. Помню, что мы ворвались в один дом, а там лежали наши разведчики в маскхалатах. 13 убитых, их немцы перебили. Потом в середине Пруссии была какая-то высота, с которой хорошо просматривались и наши, и вражеские позиции. И мне дали задание занять оборону и эту высоту удержать. Мы вырыли ровики, закрепились, установили орудие. И вот в 10 часов утра часовой кричит, что немцы идут. Немцы втихую, без всякой подготовки пошли – две цепи и три танка. Сначала мы подбили три танка, а потом прямой наводкой дали по пехоте. Рядом стоял НП комбата второй батареи Арефьева, сибиряка. Он мне кричит: «Ванюша не беспокойся, у меня тут НЗО (неподвижный заградительный огонь) и ПЗО (подвижный заградительный огонь), так что ты не бойся». Вот так мы отбили немцев и удержали высоту. После боя подсчитали – 86 убитых фрицев и двух раненых подобрали.

Когда мы подошли к Кёнигсбергу, немцы отклонили ультиматум о сдаче. Мы подтянули технику, и началась артподготовка. За три дня обстрелов наши войска здорово разрушили Кёнигсберг. После взятия города мы пошли дальше. Конечная цель у нас была залив Фриш-Гаф. Там немцы, как кто мог, на самодельных плотах пытались спастись. Много было убитых. Мы ещё вдоль косы подавляли огонь их огневых точек. После окончания боёв нам поступил приказ – маршевым порядком идти на Берлин. Мы отправились туда, затем наш 19-й артполк развернули и приказали занять оборону на берегу Балтийского моря. Вроде бы ожидалась высадка десанта в тыл наступающим на Берлин войскам. Закрепились мы, и действительно – через два дня после нашего прибытия появился десант. Но мы отбили их огнём, и они ушли.

Какие ещё случаи на войне вам запомнились?

Был такой случай. Вызвал меня новый комбат на НП. А он в артиллерии вообще не шарил. Он мне честно сказал, что хоть у него и погоны артиллериста, но он не знает, что и как. Ну, я ему начал рассказывать всё: как вести пристрелку, как на карте расчёты делать по целям. Но он – человек незнающий. Побыл немного у нас, потом пошёл с пехотой в атаку, и разрывом мины там его убило.

Один раз возвращались с НП, шли по поляне рядом с дорогой и попали под обстрел тяжёлой артиллерии. 152-мм снаряды. Как бахнет такой, так там воронка огромная сразу. Долго нас долбало, я сразу в воронку залез и укрылся там. Рядом в пяти метрах как разорвалось, меня приподняло в воронке и – бух – обратно на землю. Встал я после этого и ничего не слышу, оглох. Контузило меня. И я месяц ходил оглохший.

Заняли мы плацдарм на реке Великой под Пушкинскими Горами, наша батарея переправилась на место. Рядом разорвался снаряд и повредил моё орудие – заклинило противооткатное устройство. Надо было ехать в мастерскую. У нашего комбата на НП есть отделение разведки – они выявляют цели и докладывают. Там был командир отделения, старший сержант Баев, позже его ранило. Комбат ответил, что пока моё орудие исправляют, приходи на НП помогать. Они на передовой вместе с пехотой размещались в низеньком блиндаже. В это время там был командир дивизиона майор Туз. Немцы решили втихую идти в атаку. По карте мы посмотрели – идут в районе Чёртовой горы. Ну, мы вооружились, ждём. И вот они прут, а мы как начали их гранатами закидывать, и с криками «Ура!» вперёд. Они отступили.

Ещё помню случай. Был март месяц, грязь. Возвращался я назад с задания и попал под обстрел. Спустился в воронку, а через меня кто-то прошмыгнул и тоже стреляет. Присмотрелся, оказалось это девушка-санинструктор. Вытаскивала раненых с поля боя.

Где вы встретили день Победы?

7 мая 1945 года мы отбили вражеский десант, а 8 мая мы по прежнему стояли на берегу Балтийского моря. Я был дежурным по батарее, пушки у нас стояли в боевой готовности. Наш связист – Туркевич, говорит, что везде идут открытые разговоры об окончании войны. Дал нам послушать радио – там везде кричат, поздравляют, что война закончилась. Тогда техника была какая – на ухо трубку повесишь и вызываешь, допустим, позывной «Сорока», и она отвечает. А тут все прослушивается. Я трубку взял, послушал – действительно разговоры идут.

Затем в час ночи замполит майор Павлов вызвал меня и говорит: «Ванюша, поднимай личный состав и объявляй, что война закончилась!» Как я поднял всех, так до утра никто и не заснул. Кто со слезами на глазах, кто как – все обсуждали радостную новость. Мы все – молодые, ещё не знали, что такое семья и дети… Думали лишь о том, чтобы живыми остаться, а там ещё лет десять будем служить… А тут как объявили, что войне конец, так все сразу домой засобирались! Вот так для меня закончилась война.

Как вы попали в 19-й артполк? Сколько вы изучали гаубицу?

Сначала я попал в 58-й артиллерийский полк. Пушку я тогда изучал по наставлениям, а вживую я её не видел. Когда прибыли в Москву и нас вооружили, меня поставили наводчиком, и я быстро освоил специальность. Изучили всё постепенно. Главное – то, что командиром орудия был кадровый военный, он нам всё объяснял, т.к. специальной учёбы по пушке не было.

Вы всю войну прошли в составе 19-го артиллерийского полка 26-й стрелковой дивизии?

Да, всю войну. Даже когда я был ранен и лежал в госпитале, то постарался вернуться в свой полк. В госпиталь приходили «покупатели», те, кто вербовал в свои части на фронт. Но я всегда говорил, что не надо, я знаю, где стоит моя часть, и сам туда приду.

В прифронтовом госпитале со мной лежал боец Бойченко, родом с Корсунь-Шевченковского района. Он всё время служил в разведке, за языком лазил. Он меня всё время просил забрать его в мою часть. А я разве какой-то начальник, чтобы решать? И вот мы на свой страх и риск, когда нас выписали, взяли и пешком пошли в мою часть. Я зашёл к знакомому писарю, чтобы устроить парня. Мы его записали, и он остался у нас в батарее. Дослужился до командира орудия. После войны мы с ним долго общались, ездили, встречались. Но потом он заболел – сердце, и вскоре умер.

Вы воевали, в том числе, и на 120-мм гаубице М-30?

Да, в том числе.

Вы говорите, что часто выставляли орудие на прямую наводку. Вы выкатывали его на руках? Не было у вас лошадей или тракторов?

В части мы устанавливали пушку тягачом, в укрытие перед передним краем. И хорошо маскировали.

Как-то мы выполняли задание и подбили самоходку. Подбегает солдат и говорит: «Кто командир орудия?» Отвечаю: «Я!» Вызывают меня к генералу. Побежали к нему, он в кустах в двухстах метрах от нас, там его НП. Подошёл, смотрю, стоит генерал в папахе, я представился. Он мне говорит: «Смотри в стереотрубу, и чтобы через пять минут уничтожил!» Я посмотрел, но не вижу ничего. Подошли, подправили её, и теперь я увидел, что три фрица из подвала бьют по нашей залёгшей пехоте. Я вернулся назад, мы развернули орудие, за станины держимся. Я сам встал за наводчика. Открыли огонь и третьим снарядом мы их уничтожили. После генерал пригласил нас к себе, нас записали, он сказал нам, что мы будем представлены к награде.

Другой случай был в Восточной Пруссии. Два орудия поставили с задачей – при появлении танковой колонны уничтожить её. Моё орудие и орудие другого командира – Потехина из Читы. Мы подготовили позицию, отрыли ровики. В низине дома стояли. И тут смотрим – танки идут. Ну, мы сразу первый танк уничтожили, а всего пять танков подбили. Остальные ушли. После этого нас снова генерал вызвал, и нас переписали для представления к награде.

Какие снаряды вы использовали и сколько, когда стреляли на прямой наводке? Как подвозили снаряды?

На тягаче помещалось определённое количество снарядов. У этой пушки гильза отдельно, а снаряд – отдельно. Засылаешь снаряд в ствол, потом – гильзу, закрываешь затвор. Есть орудия, где и снаряд, и гильза – цельные. Посылаешь их и там автоматический замок.

Когда мы подбили на прямой наводке самоходку, то я доложил комбату, что у меня осталось четыре снаряда. Его адъютант сказал, что других нет. А так вообще снарядов хватало. Мы свою задачу выполняли, снимались и уезжали.

Какие снаряды вы брали, когда выезжали на прямую наводку?

На прямой наводке мы все снаряды применяли. Брали разные. На месте регулировали количество пороха – нужно дальше выстрелить или ближе. У нас и фугасные снаряды были. В чём разница? Наверху – колпачок, он завинчивается, что даёт возможность выстрела. Если открутить его, там плёнка остаётся. Это уже осколочный. Шрапнель мы не применяли. В бронебойном снаряде нос бронированный, а снаряд на конце и он цепляется при ударе и взрывается, когда идёт через броню танка.

Что входило в ваши обязанности химинструктора?

Когда в Крыму вроде как применили газ, нам в срочном порядке раздали противогазы и химпакеты. Там что-то спиртное было. На меня, наряду с командиром орудия, возложили выполнять обязанности химинструктора. Объяснять личному составу, как надевать противогаз, как использовать его, что делать при поражении, контролировать ситуацию, держать противогазы в сохранности, проводить занятия. Вот мы постепенно весь спиртик и попили. Прошло всё нормально, не было уже такого, чтобы их нужно было применять ни у нас, ни на Западе. Но вот в Крыму они его применяли.

Брали солдаты что-то из трофеев? Оружие?

Оружие обычно сдавали. Так, чтобы в шифоньерах лазить, я не мог, хоть они и враги. А вот в магазине – пожалуйста. Один раз мы зашли в магазин, нашли два ящика часов. Один – мой, второй – твой. Этих часов до того много развелось, что стали их менять. Я тебе часы, а ты мне – коробку спичек, всё законно. Магазины у них были богатые.

Выдавали ли вам 100 фронтовых грамм? Вы их употребляли или отдавали товарищам?

Это было редко. Да и что там 100 грамм – незаметно…

Как вы оцениваете работу комсоргов, политруков? Действительно ли это было важно и вдохновляло?

Всё у них было нормально. Они знали, кто и чем дышит. У меня был политрук, а именно так их сначала называли, при этом они носили красную звёздочку, из Калининской области. Он меня всегда называл «Сынок!», «Ванюша!» Советовал мне вступить в партию. На гражданке стаж кандидата – полгода, а на фронте – три месяца. Я там, на фронте, и вступил в партию. У нас были боевые листки, своя полковая газета, правда, я её название не помню.

Какая информация была в боевых листках?

Разная была. В основном сообщались боевые эпизоды. Гражданские новости были.

Сталкивались ли вы с сотрудниками СМЕРШа?

Да, у нас в полку был такой Сорокин. Хороший человек, все его знали. Он работал отлично, знал, кто и чем дышит в части, кто может сдаться в плен врагу или передать какую информацию. Люди бывают разные, но у нас таких не было.

Какие национальности были в вашем полку?

У нас были все. В моём расчёте был Кульматов – таджик. До чего чистоплотный человек! Всегда мылся. Низкий такой, глазки узкие. Имя-отчество его не помню. Я даже немного по-ихнему разговаривал. После войны в гости меня всё время звал. Грузинов у нас не было, а вот сибиряки были, и украинцы. И мы все жили и чувствовали себя одинаково, у нас не было такого, что вот ты – татарин, а я – русский. С одного котелка кушали, и все разговаривали на русском языке. А что сейчас делается? Какое противостояние! У нас была такая традиция – хлеб друг с другом делить. И был один москвич Николай. Всегда недовольный ходил, говорил, что неправильно всё поделили. Я ему говорю: «Коля, ну ёлки-палки, давай ты дели!» А он как делил? Он хотел, чтобы ему попала не мякоть, а горбушка, он её считал более калорийной. Как она ему не попадёт – значит, делили неправильно. А вообще, мы же все были молодые и здоровые. Бывали дни, когда не привозили нам пищу, бомбили нас. Так мы и лошадей, бывало, убитых варили, летом по полям картошку собирали.

Было ли у вас чувство страха? Что помогало вам его преодолеть?

У меня в организме такого чувства не было. Я знал, что надо выполнять задачи! Знал, что могу погибнуть, но страха не было! Мы старались выполнить задачу так, чтобы остаться живым!

Вот я помню, в боях в Восточной Пруссии мы выбивали немцев из одного дома. А потом я смотрю в бинокль, а рядом под маскировкой стоит немецкий танк. Так мы его опередили и сожгли, а так, если бы я его прозевал, то всё. Он бы нас всех убил! В другом месте было дело – мы бьём, а немцы напротив нас выкатывают орудие, чтобы нас уничтожить. Мы их снова опередили!

Что вас вдохновляло и поддерживало на фронте в тяжёлые минуты?

Мы все старались отстоять нашу Родину, и всё отдавали для неё! У нас не было колебаний, а была одна цель – победить и остаться живыми. И врага разбить! Мы потеряли много своих товарищей… Война… Ничего не поделаешь.

Когда вы вошли в Восточную Пруссию, вы впервые оказались за границей? Что вам показалось необычным, какие впечатления были от заграницы?

Мы из Белоруссии выходили в Литву, потом – в Пруссию. Там все дома были добротные, каменные. Дороги все были ухоженные. Мы думали – что же вам надо было от нас?! Вы так хорошо жили и полезли к нам!

У них в то время уже были полированные диваны и шкафы. Хоть они и враги, но надо признать – трудолюбивые люди. Это сначала командование им про нас рассказало всякое. А потом они уже от нас не прятались. Называли меня почему-то Виктором. Говорили, что меня никто никогда не тронет. Они даже многие не верили, когда им говорили, как их солдаты зверствовали на нашей территории, не верили, что их солдаты могли так убивать и сжигать людей. Говорили, что не может быть такого…

Вы знали немецкий язык? Могли говорить с ними?

Когда мы стояли в немецких городах, то было распоряжение – воинским частям перейти на местное самообслуживание. Урожай и хлеб мы должны были убирать. Часть отдавать немцам, часть – забирать себе. Командир полка меня вызвал, посчитал, что я вроде как агроном, и дал нам задание – в деревне урожай убрать. Мне дали пятерых солдат, и мы поехали в эту деревню. Встретили нас нормально, но языка мы не знали. Потом постепенно научились, стали понимать их разговорную речь. Можно быстро научиться. Я учил раньше немецкий, у нас преподаватель был русский немец – Карл Андреевич. Мы с ним разговаривали на немецком, он нас хорошо учил. Вообще, немцы, конечно, культурный народ, но… Вот, что они натворили у нас!

Было ли у вас чувство ненависти и злобы к немцам, как к врагам?

Конечно была! Но мы сдерживались. Вот мы с отцом прошли фронт, остались в живых, а брата Михаила, который остался в станице, убили немцы. Ему было 12 лет. С Миллерово шёл немецкий эшелон, его взорвали и пустили под откос. Ребятишки из деревни побежали взять себе по трофею. Тут как раз около железной дороги шла немецкая колонна. Напали на ребятишек, они стали убегать. Так немец на лошади догнал их и расстрелял моего брата и ещё одного паренька.

Когда освобождали наши оккупированные территории, вы были свидетелями немецких зверств?

Без конца! Помню в России одну балку в степи. Так они туда вывозили наших и расстреливали. Горы детей, женщин, стариков! Нас специально туда вывозили, показывали это всё. Мы делали митинг и клялись, что отомстим. Много такого было… И в домах тоже… Видели…

Сталкивались ли вы с предателями, которые сотрудничали с немцами?

Вот задание было – обследовать зону обстрела и выявить в тылу у немцев расположение батарей и прочего. Меня назначают старшим, дают ещё двух бойцов и рацию. Мы ночью перешли речушку, пошли по лесу и к утру вышли к дороге. А по ней немцы и машины вовсю снуют. Мы на карте всё отметили, нам же надо вернуться туда, откуда мы вышли. Ближе к вечеру видим – стоит деревушка, решили зайти в один из домиков погреться. Женщина, увидев нас, говорит: «Родненькие, откуда вы?» Сразу дала нам покушать. Через некоторое время прибегает девушка. Мы с ней открыто поговорили, а хозяйка потом нам говорит: «Уходите быстрее, она сейчас всё доложит, она связана с немцами!» Мы ей говорим: «Что же ты нам раньше не сказала, мы бы её не выпустили!» Уходим, не успели дойти до опушки, как попали под обстрел. Нас долго преследовали, и мы даже не могли выйти на то место, где должны были выйти к своим. Долго отходили по речушке, шли в холодной воде. Вышли, стали по рации передавать, где мы находимся. Обошлось всё, вернулись целые и живые. Думали потом: будем наступать – найдём эту девушку! Правда, не пришлось нам там идти, нас перебросили в другое место. Вот такое дело было.

Или вот история была – стояли мы на реке Великой, возле Пушкинских Гор. Вечером слышно было как наши девочки с немцами играют, поют и пьют, и всё такое… И когда мы взяли плацдарм, то в траншеях, вместе с убитыми немцами, было много наших убитых девушек. Такие дела…

Как происходило награждение на фронте?

Медаль «За отвагу» я получил вместе с другими бойцами. Нас собрали в штабе полка, в боевой обстановке ведь находились. Руководящий состав вручил нам медали, поздравил. А про Славу I степени я и не знал, она пришла уже позже. В июле 1945 года нас всех собрали, сказали, что будут вручать награды. Мы построились, командир полка зачитал первым Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении старшине из разведки полка звания Героя Советского Союза, а вторым – тоже Указ Президиума Верховного Совета о награждении меня орденом Славы первой степени. Вручили нам награды, поздравили нас. Но такого, чтобы специально выпить, не было. Просто пожелали нам счастья и здоровья, и разошлись. Банкетов тоже никогда не было, может быть, высшие офицеры так делали.

Какое у вас было отношение к Сталину тогда и сейчас?

Хорошее. Он много сделал для России. Когда он взял власть, ведь ничего не было, ни заводов, ни промышленности. А он поднял это всё – и машиностроение, и армию. Я его как руководителя никогда не ругаю. Вот то, что погибло столько людей, я об этом судить не берусь, т.к. не знаю всей информации. Мне он видится человеком требовательным, но справедливым.

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Служба продолжилась. Недалеко от нашего расположения был город с большим полигоном для испытания артиллерии. Например, там был ствол такого размера, что я на четвереньках в нём пролазил. Он на земле лежал, казённая часть – огромная. Рядом с ним лежал снаряд, а на нём краской было написано – 7 тонн! Не знаю, может, это и приукрасили. Подземелья были у них там. Сам городишко небольшой, похож на Сочи, только климат прохладнее. Вот там я прослужил два года. В 1947 году командир полка вызвал меня и говорит: «Зачем ты спешишь домой, там обстановка беднейшая, послужи ещё!» Но мне уже надоело в армии, хотел на Родину. Отпустили меня.

Связи тогда не было, и телеграмму дать я не смог. Приехал в родные края, до деревни иду пешком, никто не встретился по пути. Подхожу уже к своему дому, стоит женщина, собирает яйца. Тогда же в колхозе был налог, мы собирали и сдавали яйца колхозу. И она, увидев меня, закричала: «Тётя Соня, сын идёт!» Мать, как меня увидела, так ведро из рук выпустила. Минут через двадцать набежали женщины и спрашивают: «А где мой?» А откуда же мне знать! Я за всю войну только двух человек встречал с родных мест. Всё время – одни сибиряки, потом – таджики и узбеки

Ну, прибыл. Отец мне говорит: «Иди, заканчивай четвёртый курс, чтобы получить диплом». Я уже все трактора и комбайны знал. С мужем сестры стал работать на СТЗ. Потом познакомился с девушкой, поженились. У её матери была крёстная. Однажды приехали к ней в гости, а там два работника милиции. Разговорились, и они меня пригласили в органы идти работать. Так в 1948 году я попал на работу в органы милиции и проработал там 35 лет. Сначала был начальником паспортного стола, тогда там было семь отделений. Затем их сократили. После работал на разных должностях. За заслуги был награждён орденом Трудового Красного Знамени, сам 1-й секретарь Компартии Украины меня награждал. Всю жизнь я работал. Дом, в котором сейчас живу, я своими руками построил.

О службе в милиции у меня остались самые светлые воспоминания. Например, Николай Анисимович Щёлоков был мой земляк. Мы с ним были знакомы, в хороших отношениях были. Когда наступал праздник – День Милиции, то меня вызывал секретарь обкома и поручал везти приветственное письмо нашему министру. Я садился в поезд, приезжал в Москву. Дежурный никогда письма не принимал, говорил, что я должен лично вручить. Я к Щёлокову лично заходил, вручал, поздравлял. Он спрашивал про оперативную обстановку. Всегда оставлял пригласительные на торжественное проведение праздника – Дня Милиции. Его заместителя Чурбанова я тоже знал. Поскольку я у себя на работе был наставником, то ездил в Ленинград на съезд всех наставников по Советскому Союзу. Попал в президиум съезда. Выступал после Чурбанова. В перерыве услышал, что говорят про Брежнева, подошёл послушать, и тут до меня дошло, что Чурбанов – это зять Брежнева. Мужчина он был красивый, подтянутый. Позже, правда, его судьба, как вы знаете, сложилась грустно. Разжаловали его и посадили. Несправедливо, я считаю.

Война вам снится?

Снится и сейчас иногда. Боевые товарищи снятся. Места помню, где был, но уже стал подзабывать. А так бы проехаться по местам этим. Не уходит она из головы. Помнится всё…

Что бы вы хотели пожелать современной молодёжи?

Я бы пожелал молодёжи счастья, чтобы всё у них в жизни было хорошо. Чтобы жизнь была радостной, и сбывались их мечты. Главное – а я это знаю и чувствую по себе, в молодости надо всё учить, добиваться знаний, тогда и в будущем будет легче. Дружба чтобы была между молодёжью, чтобы жили едиными целями. Дружба должна быть между людьми, понимание и добросовестность. Я, например, когда служил и работал, то старался всегда выполнять возложенные на меня обязанности. Хоть и в органах работал, но я чист во всех отношениях. Особенно когда работал начальником паспортного стола, то многие старались меня подкупить. Моя покойная жена Рая всегда мне говорила: «Ваня, не дай Бог! Лучше сухари будем кушать, но только не это!» И я за всю свою жизнь рубля чужого не взял. Всё старался делать для работы. И особенно у меня была какая-то жалость к женщинам. Я их всегда больше всех защищал.

А сейчас я просто возмущён этой войной! Это же надо – быть против своих! Современным оружием и танками убивать… Я воевал на гаубице, а сейчас похожие гаубицы на стариках и детях применяют у нас на Донбассе. И не только гаубицы – те же «Грады» и «Смерчи». Эти люди вообще головой думают, когда такое творят?! Таких людей надо наказывать!

И. С. Горшколепов в советском кителе полковника ракетных войск и артиллерии
Иван Семёнович Горшколепов с внучкой, на фоне картин нарисованных собственной рукой.

Из наградных листов:

Медаль «За отвагу» (05.03.1944):

Работая командиром орудия, показал себя смелым и решительным воином. В наступательных боях за деревню Язвы Калининской области из своего орудия уничтожил 9 немецких солдат, разбил одну автомашину противника. В боях возле деревни Заполье его орудие быстрым открытием огня своевременно уничтожило огневую точку противника, мешающую продвижению нашей пехоты, и уничтожило до 10 солдат противника.

Орден Славы III степени (16.09.1944):

За время пребывания на фронте тов. Горшколепов показал себя смелым и инициативным воином. Работал командиром орудия. Во время наступательных боёв по преследованию противника неоднократно из своего орудия разил вражескую живую силу и технику. В бою 23–24 августа 1944 года в районе деревни Рациена под артиллерийско-миномётным обстрелом противника быстро и скрытно вывез своё орудие на прямую наводку, и огнём последнего уничтожил три станковых пулемёта, две противотанковых пушки, стоявшие на прямой наводке, тем самым обеспечив успешное действие наших разведывательных групп.

Орден Славы II степени (21.03.1945):

Во время поступательных боев 9 февраля 1945 года, находясь со своим орудием на прямой наводке под артиллерийским и миномётным огнём противника, видя, что на участке правого соседа, который вёл наступление на населённый пункт Котцдяукен, пехота залегла под огнём станкового крупнокалиберного пулемёта противника, товарищ Горшколепов выкатил своё орудие ближе к противнику и огнём из него уничтожил оба пулемёта, чем дал возможность пехотным подразделением взять населённый пункт.

Орден Славы I степени (29.06.1945; представлялся к ордену Отечественной войны II степени):

В наступательном бою 9 апреля 1945 года, находясь в районе Модитен, товарищ Горшколепов, работая командиром орудия и находясь на прямой наводке, поддерживал наступающую пехоту огнём и колёсами. Одновременно вёл тщательное наблюдение за противником, обнаружив при этом 75-мм орудия прямой наводки, 4 пулемёта и до 30 солдат. Все эти цели им были подавлены или уничтожены. Кроме того тов. Горшколепов обнаружен скопление вражеской пехоты на опушке леса в готовности для контратаки. Метким огнём своего орудия рассеял и частично уничтожил эту группу. За проявленные инициативу, отвагу, мужество и исключительную находчивость в бою достоин награждения правительственной наградой – орденом Отечественной войны II степени.

Иван Семёнович получает нашу книгу со своим интервью. Мы выслали её почтой, а вручил ему книгу Совет ветеранов города Луганска