Когда ввяжешься в бой – тут и страх пропадает, и всё на этом!

Платонов Георгий Фёдорович

Родился 4 апреля 1923 года

Георгий Фёдорович Платонов (родился 4 апреля 1923 года в городе Хвалынске Саратовской губернии) – Герой Советского Союза (Золотая Звезда № 5802, Указ от 24.03.1945). В Красной армии с июня 1941 го да. В декабре 1941 года окончил курсы при Чкаловском (Оренбургском) кавалерийском училище. Участник Великой Отечественной войны с января 1942 года. В составе 2-го гвардейского кавалерийского корпуса воевал на Западном фронте. Участвовал в Московской и Ржевской битвах. Был ранен. В 1943 году окончил Высшую офицерскую кавалерийскую школу. Воевал на Центральном фронте. Участвовал в Курской битве и битве за Днепр. Вновь был ранен. Затем воевал в должности командира эскадрона 62-го гвардейского кавалерийского полка на 1-м Белорусском фронте. Участвовал в освобождении Белоруссии и Польши, Берлинской операции. Был ранен в третий раз. В марте 1946 года уволен в запас в звании капитана. Вернулся на родину. Окончил Высшую торговую школу Центрсоюза. В 1952 году вернулся в армию, служил в различных военкоматах. В 1968 году уволился в запас в звании подполковника. В 2000 году присвоено воинское звание полковника. Жил в Саратове, затем вернулся в город Хвалынск, где поселился в доме, в котором родился. Является последним ныне живущим Героем Советского Союза из числа кавалеристов.

Представьтесь пожалуйста!

Я – Платонов Георгий Фёдорович. Полковник.

Расскажите, пожалуйста, о своих предвоенных годах.

Родился я 4 апреля 1923 года в Хвалынске, где сейчас и живу. Много где был – войну прошёл, служил и работал в Пугачёве, Марксе, Саратове. Потом мне врачи на старости лет сказали, что я долго не проживу. Тогда я и решил вернуться в родовое имение, где мы сейчас с вами и находимся. В 2015 году улицу, где я живу, даже в мою честь переименовали. Сколько я жил в Саратове, мне часто снился родной Хвалынск. Снился затопленный ныне остров, местные озёра, затоны. Рыбалка здесь бесподобная была, да и сейчас рыбачат.

Вся моя молодость до войны прошла здесь. Учился я в первой школе, сейчас это здание на берегу принадлежит «Гидроаппаратуре». До выпуска из школы я хотел поступить во ВГИК на операторское отделение. Вообще, любимое моё дело было – придёшь в кино, а кино не интересует, там журнал кинохроники крутят, вот этим я и мечтал заниматься. Я же фотографией увлекался, и отправил документы в институт. Пришёл ответ – готовьте ваши фото и негативы, вызовем вас, посмотрим. Но война помешала. Кроме рыбалки и фотографии, я делал авиамодели, у нас в школе достойный кружок был, и занимался радиотехникой. Я даже сам собрал радиоприёмник и радиолу. Ко мне знакомые ребята приходили послушать музыку – ловили и нашу, и европейскую, и арабскую. Как война началась, пришло письмо – прийти сдать приёмник, но я всё равно на фронт уходил. А когда мне Героя присвоили, так они сами назад принесли. Вообще сейчас все эти айфоны, компьютеры, а вот рассказываешь молодым, как я своими руками сделал радиолу – не верят. Да и можете себе сейчас представить такое в наше время – молодые чтобы делали?

Я родом с Поволжья, как и Вы. Вы помните голодные годы?

Конечно. Идёшь по улице, и видишь – люди от голода падают. Телеги ездят, собирают трупы. Стучатся в дом, заходят, проверяют, живы ли хозяева. Если всё – то трупы на телегу, накрыли рогожей и везут хоронить куда-то. Страшнейшее время.

Помните ли вы начало войны? Как вы попали в Красную армию?

21 июня 1941 года у нас в школе был выпускной вечер. Конечно не такой, какие сейчас молодёжь устраивает, а простой – художественная самодеятельность и танцы. А утром, как встали часов в 11, тут сообщение о начале войны. И 27 числа я был призван в армию. Меня отправили в Оренбург, тогда он назывался Чкалов, в кавалерийское училище. Прошёл я ускоренный курс, и уже в декабре меня отправили на фронт. В январе 1942 года наша команда прибыла в Москву, и нас отправили во 2-й гвардейский кавалерийский корпус. Доватор уже к тому времени погиб, и корпусом командовал Плиев, а после него до конца войны – Крюков. Определили меня на должность командира взвода, получил я боевое крещение под Волоколамском. И пошло – Погорелое Городище, Ржевская битва.

Помните ваш первый бой?

Первые бои такие – немцы ведут по нам огонь, а мы не видим их, но ведём огонь по ним. Вблизи встретиться с немцем в начале войны речи не было. Вблизи я их увидел впервые на Днепровском плацдарме. А живых немцев я увидел, когда их в плен брал.

Какие бои вам особо запомнились на войне?

Какие бои запомнились? Много их было. Война тяжёлая, и все воспоминания тоже тяжёлые. Ржевская битва. 24 октября 1942 года мы пошли в наступление. Причём оно было ночным. Ночью мы меньше всего несли потери, т. к. немцы не могли вести прицельный ночной огонь, и их снайперы тоже не работали. Да и вообще немцы в ночное время отдыхали. У них в 7 часов – завтрак, в 12 – обед, перерыв. В это время самолёты не летают, артиллерия огня не ведёт, мы используем момент. Собрались они возле кухни – вот сигнал к атаке.

Я только поднял голову, и мне прямо по каске – трассирующая пуля. Расстояние было небольшое, и она ещё не выгорела. Белый фосфор и искры кругом. Немецкий пулемётчик всё время вдоль обороны строчил. Видно трассирующие пули. Я уткнулся, пощупал голову, всё вроде было целым. Сантиметра на четыре пониже бы попал и всё. Как говорят господа немцы: «Пиштец». Или если бы пуля была бронебойной, она насквозь наши каски пробивала.

Пробились мы на 500 метров, заняли оборону вдоль шоссе Сычёвка – Ржев, окопались там. Немцы начали поливать нас мелкими 50-мм минами. Потом вдруг заговорили их репродукторы. Мы только получили пополнение из Узбекистана, а тут на чистейшем узбекском языке передача. И так случилось, что ночью все узбеки до единого ушли к немцам.

В конце октября 1942 года я был тяжело ранен в обе ноги. Не закончив лечение, был отправлен в Москву, где в Хамовниках были курсы Высшей офицерской кавалерийской школы имени С. М. Будённого. Прошёл я ускоренный курс и вернулся на фронт. Курская дуга, форсирование Днепра.

И вот 20 октября 1943 года меня снова ранило, на Днепре, в районе Белоруссии. На этот раз в голову. Несколько месяцев я лежал в Туле, где лечился, а затем попал в 16-ю гвардейскую кавалерийскую Черниговскую Краснознамённую дивизию, бывшую 112-ю гвардейскую Башкирскую, которую сформировали в Уфе. В ней я сражался до конца войны.

Потом особо запомнились бои в Польше и Германии. Вот пошли мы в наступление по польской территории. Это было, если не ошибаюсь, 18 июля 1944 года. Шли по 25, по 30, а то и до 50 километров в сутки. И немцев мы видели только тогда, когда параллельно от нас на два километра в сторону – дорога, и они по ней отступают. А у нас приказ – не ввязываться в бой. Они тоже стремились не ввязываться в бой, им главное было – как можно быстрее уйти от наших частей. Некогда было отдыхать. В конце июля вышли на Вислу, заняли там оборону и стояли там до декабря 1944 года.

Мы выходим на дамбу и видим – нам немцы машут руками. Приветствуют нас. Командование поручило моему эскадрону взять с того берега «языка». Нашлось два добровольца из числа уголовников. Они ночью переплыли реку, заметили немецкий дозор, придавили его и вдруг слышат по-русски: «Братцы, я свой! У меня рядом в окопе ещё дружок, давайте его возьмём!» И дружка привели. Оказалось, что это киргизский легион. И эти двое парней говорят: мы искупим свою вину, всю нашу роту приведём. Тут срочно об этом доложили командованию, начальник разведки дивизии приехал. Срочно собрали, какие можно было сделать, плавсредства. Они переправились туда и перегнали оттуда почти всю роту – 67 человек. А командиров взводов – офицеров всех перерезали. Правда, один сбежал и поднял тревогу. И вот немецкая артиллерия стала нас обрабатывать. Несколько человек даже вплавь бросились с автоматами в руках. А течение на Висле очень сильное, воронки по три метра диаметром около берегов. Они плывут, тонут, но автомат не бросают. Некоторых мы вытащили, некоторые утонули. Я спрашиваю: «Почему не бросаете автомат?» «Мы боялись, что вы нас за это расстреляете! Немцы за потерю личного оружия расстреливали!» Вот вам одна операция. Может быть, на Висле среди этих пленных были и мои бывшие бойцы, которые дезертировали к немцам под Ржевом.

Дальше началась Висло-Одерская операция. Это уже в январе 1945 года. От Вислы до Одера – 500 километров. Мы прошли это расстояние. Бои были короткие.

Бой в городе Яроцине. Во время движения колонна остановилась, и мне приказали выдвигаться в стороны Яроцина в качестве бокового охранения дивизии. Подошли к городу, и по нам огонь из бронетранспортёра открыли. А мне была придана 76-мм пушка. Открыли огонь в ответ, наши не пострадали, а вот кони были ранены. Бронетранспортёр отошёл, мы заняли крайние дома. Я взял трёх солдат и обошёл город: никакого шума, никого нет. Рядом – здание, метров 200 от нас, четырёхэтажная ратуша, но туда мы заходить не стали. Утром из леса, с расстояния полутора километров, на нас пошли немецкие танки. Наши артиллеристы открыли огонь, но с такого расстояния, конечно, не попали. Но те развернулись и ушли. И в этот момент из ратуши по нам открыли автоматный огонь. Артиллеристы сразу развернулись и дали по ратуше несколько залпов. Огонь прекратился, и оттуда стали махать простынёй и белыми тряпками. Я махнул им рукой, мол, сдавайтесь. Стали выходить, бросать оружие: пистолеты и автоматы. Офицеры какого-то штаба с ними. Тут же – штабные машины и документы. Выстроились в колонну по два. Впереди идут генерал, высокий долговязый, и маленький низенький обер-лейтенант, радостный такой, машет мне ручками и кричит: «Хитлер пиштец, Хитлер капут». Взяли их в плен, а передавать их было некому, оставили их на обочине дороги под охраной. Может быть, когда наши подошли, командиры взяли их и приписали себе. И так может быть. (смеётся)

30 января вышли к Одеру, на рассвете, ещё темно было, только начало светать, а рассвет был поздним, к тому же густой туман. А я в головном отряде, мы впереди всех. Приказ – форсировать с ходу. Дивизион «Катюш» поддержал нас, нанёс удар по немецкой обороне, и мы под прикрытием огненного вала, пока снаряды рвались у них на берегу, сразу по льду в атаку и ворвались в немецкую оборону. «Катюши», они валом бьют, одну, вторую, третью линии обороны, а вслед за обстрелом мы идём. Взяли первые траншеи и заняли деревню Янин. Главная оборона немцев была у крутого обрыва высотой 10– 12 метров. Пока полк переправился, немцы пошли в контратаку. Командир полка со штабом вернулись обратно. Поскольку я шёл в головном отряде, то взял на себя командование всем полком. Приказ нам был пробиваться к городу Грюнберг, сейчас город Зелёна-Гура, там раньше фестивали ещё проходили. И вот в ближайшем селе немцы окружили нас и отрезали отход к своим. Продержались мы несколько суток. Тяжелейший бой был. Командир полка сообщил: если полк не вернётся, я тебя лично расстреляю. Рядом с деревней – лес, а немцы всю войну боялись в лесах вести бой. Я развернул свой полк на северо-восток, поглубже в немецкую оборону, а на правом фланге шли бои в районе Кюстрина. Я рассчитывал, что если не прорвёмся к своим на этом участке, то пойдём на соединение к Кюстрину. Но нам удалось прорваться, они дальше за нами не стали гнаться. Не ожидали, что мы совершим такой манёвр. Три километра прорывались, и вот – радостная встреча. Меня приглашают в штаб полка, там командир корпуса и человек пять генералов.

Потом сложилась критическая обстановка на правом фланге 1-го Белорусского фронта. Когда он продвинулся более чем на 200 километров вперёд, а 2-й Белорусский фронт отстал, образовалась угроза флангу. Жуков приказал снять отдельные части с одного района и перебросить в Померанию, чтобы не допустить удара по флангу. И вот здесь в феврале и марте 1945 года были самые тяжелейшие бои. Немцы наступали, чтобы спасти те части, которые оказывались в окружении. А окружённые части давили с другой стороны. И вот мы с одной стороны дерёмся с немцами, освобождаем населённый пункт, но тут подходят отступающие немецкие части и мы отступаем… Вот такая у нас борьба шла до середины марта.

Вообще, меня хотели представить не к Герою Советского Союза, а к ордену Красного Знамени или к ордену Александра Невского. Но это командир корпуса постарался, чтобы меня на Героя представили. Не за один бой, а за несколько эпизодов. Как я понял, за все эти эпизоды представили к разным наградам. Но когда бумаги легли командиру корпуса на подпись, он заменил все эти награды мне на одну. Вот за что я ему благодарен и не обижаюсь.

В конце войны наш корпус вышел к Балтийскому морю в районе города Кольберг. 16 апреля 1945 года началась Берлинская операция. Наша дивизия была выведена в тыл врага для окружения Берлина, и мы прошли севернее города, в районе Бернау. 26 апреля мы штурмовали Бранденбург, в 30 километрах от Берлина. Там я был третий раз ранен. Четыре пробоины получил – колено, ягодица, кончик пальца, в общем стал, как дуршлаг. Вот на этом закончилась моя военная эпопея.

Какой бой был самым тяжёлым?

Вообще, тяжёлых моментов было много. Тяжёлые бои были под Ржевом, в Померании. Все ранения тяжело вспоминать. Были моменты, когда моя жизнь всего на мгновения и секунды отделялась от гибели. Вот стояли мы в обороне на Висле. Тёплый солнечный день, рядом – блиндаж, где мои связисты сидят. А тут домик у КП, там кровать, и я решил вздремнуть. Лежу, и вдруг разрывается снаряд, не долетая до моего домика, затем – второй, чуть дальше. Я не сообразил, что немцы вилку делают – перелёт, недолёт, а затем точно в цель. Меня спас случай – прибежал мой связист, доложил, что командир полка меня к телефону вызывает. Я встал, пошёл за связистом, прыгнул в траншею и тут взрыв. Снаряд угодил в домик, причём прямо в мою кровать. Если бы я задержался на секунду или командир полка не позвонил бы мне, то я бы погиб. И таких моментов было много.

Как удавалось вам, молодому офицеру, командовать уголовниками?

Они меня уважали и любили. Благодаря им, я и Золотую Звезду получил. У меня весь эскадрон почти из уголовников состоял. 90 человек было. Люди там разные были. Помню, один был настоящий рецидивист, на 75 лет судимостей. Во время беседы я отбирал себе отделение управления, личной охраны, связных для взводов. Спрашиваю: «Ты откуда?» «Из Александровского централа». «Это же в Иркутске тюрьма?» «Вот я оттуда». У меня волосы дыбом встали. «Сколько у тебя срок?» «75 лет». Первая отсидка у него – вооружённый грабёж. Поймали, 25 лет дали. Устроил побег, разоружил часового – ещё 25 лет. Потом ещё что-то сделал, ещё 25 лет. Последний раз с отправкой на фронт.

Старшина у меня был из Казани. Бывший директор крупного ресторана. 25 лет за какие-то аферы с отправкой на фронт. Отменный старшина был. Один железнодорожник из Сталинграда был. Пришёл эшелон продуктов в Сталинград, он развозил вагоны. А стрелочник рефрижератор загнал в тупик. Рабочий день закончился, и ему приносят кусок мяса: «На тебе за работу!» Пришёл домой счастливый – мясо есть, детей накормлю. Жена варит мясо, и вдруг заходит милиция. «Мясо кушаешь?» «Мясо». Ну и под белы ручки его. 25 лет с отправкой на фронт. Кража государственного имущества в военное время. Из Ростова – красавец-парень Сахаров. Домушник знаменитый был. Тоже попался, и на фронт. Вот такой контингент был весёлый.

По современным фильмам создаётся впечатление, что штрафники были сплошными уголовниками. Так ли было на самом деле?

Вообще за этот фильм «Штрафбат» – это руки надо обрубить автору этого фильма. Такими бандитами и уголовниками людей показали. Там было много порядочных и честных офицеров. Где-то часть отступила, командира батальона и командира роты – в штрафбат. Или ещё какая-то ошибка – в штрафбат. Со мной командир штрафбата служил – Лёша Соловьёв, саратовец. Всю войну командовал штрафбатом. Рассказывал, как и что там было.

Меня современные фильмы о войне возмущают. Снял Пивоваров фильм про Ржев – какое преступление совершил Жуков, полтора миллиона под Ржевом положил. Это же провокаторы, одни миллионы у них. Ржевская битва состояла не из одной операции, а из нескольких. Была оборонительная часть, была наступательная. Три фронта, длительный период боёв. Помню сентябрь – октябрь 1942 года сплошные бои были. Да, мясорубка. Но надо правильно рассказать об этой битве и об её целях. Известно же, что Ржев отвлекал на себя многие силы врага от Сталинграда и Ленинграда. А этот провокатор снял ложь.

Я как-то видел документальный фильм про русских солдат. Держит наш боец в руке банку американской тушёнки, а там – американский флаг. Как будто кроме тушёнки ничем нас не кормили. Но я вот на фронте не видел эту американскую тушёнку, не было её у нас. Да и вообще СМИ у нас какие-то непорядочные. Выступает честный знаменитый писатель Веллер. И говорит про Курилы: «Почему наше правительство так вцепилось в эти острова? Отдать японцам, они им нужнее». Повесить бы этого писателя.

Были ли курьёзные случаи на вашей памяти?

Был один случай. Стояли около Бранденбурга, и мои солдаты попросили их свозить в Берлин, где я своей «лейкой» сделал снимки. Но, погуляв по городу, устали, и нужно было устроиться на ночлег. Пришли мы в комендатуру, она тогда размещалась в здании какого-то военного училища. Дали нам место на 20 коек. Ну, жарко, мы разделись, гимнастёрки сняли. А у нас часть казачья, и на галифе – лампасы, только не генеральские малиновые, а красные. Легли мы на кровати, я – на крайней койке. Тут дверь открывается и заходит группа офицеров – одни полковники. Видимо с Москвы все, новое обмундирование, шикарно одеты. Посмотрели на нас и остолбенели. Тут их главный говорит: «Пошли отсюда, тут одни генералы лежат!» Оказалось, они на лампасы в темноте глянули и решили, что мы – генералы, а самый старший – я, всего лишь капитан!

В чём состояли основные трудности при работе с лошадьми?

Особенность в том, что мы несли большие потери конского состава. Коней не спрячешь, как людей. И пока мы не получим из тыла пополнение и не сформируемся, то приходилось длительно стоять на формировании. А так трудностей с лошадьми больших не было. Главное – обеспечить их кормом. Мы регулярно получали питание для них на фронте, даже зерно. У нас были кони обычной донской породы. Но перед Висло-Одерской операцией мы получили пополнение из Монголии. Монголки такие маленькие, низкие, коренастые. Их отличие от наших коней в том, что наши кони бьют задними ногами, а эти – передними и зубами хватают. Их ценность в том, что, когда остановимся в лесу, там кроме снега и деревьев ничего нет, а они, пока стоим ночью, все деревья обглодают, обгрызут, снега наедятся и пошли дальше. Такие монголки были. Коней мы теряли больше, чем людей. Раненый конь, даже если он не погиб, уже не был пригоден на марш. Отправляли в специальные госпитали. Если конь способен нести службу, то его вылечат и в строй. А если он хромает, то отправляем в разрушенные колхозы и хозяйства. Забивать коней – это потеря боевого оружия. За это – военный трибунал. А вот когда он тяжело ранен и искалечен, то добивали его и – на питание личного состава. Когда понимаешь, что его уже ничего не спасёт.

Приходилось вам видеть, как лошади плачут или выражают свои эмоции?

Самое запоминающееся было, когда кони плачут. Я видел, как кони плачут, видел. Но этого я вам не могу рассказать. Тяжело вспоминать…

Какое у вас было личное оружие?

Пистолет ТТ. Потом был 16-зарядный немецкий «Вальтер». Наш ТТ тоже неплохо себя показал. Но у «Вальтера» точность боя лучше и заряда больше. Наганов у нас не было, они были сняты с вооружения в кавалерии. Первое время у нас были карабины, а потом – автоматы ППШ. Винтовок не было.

Были ли в короткие минуты затишья самодеятельность, выступления артистов, ансамблей?

Артисты приезжали, и ансамбли выступали. Вот когда стояли на подготовке к наступлению в районе Волоколамска, приехала Лидия Андреевна Русланова. Вот я её лично своими глазами видел и был на её концерте, слушал, как она поёт. Ко всем частям она, конечно, не приезжала, но в штаб дивизии и в ближайшие подразделения приехала. Вообще, на такие концерты народ большим количеством не собирают. Вдруг атака или авианалёт. Именно там Русланова познакомилась с нашим командиром Крюковым и позже стала его женой. После этого она его везде сопровождала и делала концерты. И когда в Берлин вошли, она там выступала на ступенях рейхстага. А так вообще по большей части была самодеятельность.

Ну и вообще, затишье – вещь относительная. Вот на Висле мы стояли в обороне полгода. И перестрелки не было. Рядом – дамба. Немцы идут по дамбе – мы по ним не стреляем, мы идём – немцы не стреляют. Но вот артиллерия и самолёты нам покоя не давали. Снайперы также.

У меня в эскадроне – четыре взвода. Три держу в обороне, а один вывожу в тыл на баню, или в госпиталь кого. Там и танцы устраивали, в общем, веселились, как могли. Один взвод отдохнул, вернулся, на смену ему возвращается другой. Ну а потом, когда вы думаете, что война – это только бои, это не так. Польшу освобождали – в середине января пошли в наступление. Прошли 500 километров с боями и в конце месяца закончили – всего две недели боёв. Потом несколько суток – передышка. Затем ожесточённые бои два месяца в Померании.

Были ли встречи с союзниками?

Да, я встречался с англичанами и американцами в Берлине. Они такие заносчивые и высокомерные. Около рейхстага был чёрный рынок, я там у одного американца часы купил. Стоит джип, сидит в нём офицер, и спокойно торгует. У него на машине разложены коробочки с часами и бижутерией.

Какая валюта использовалась?

Оккупационные марки. У нас был курс: за один рубль – две марки. В месяц я получал 2.500 этих марок.

А вообще брали ли вы трофеи?

У меня трофеев не было. Разве что после войны я взял себе мотоцикл, да и то на кладбище хлама. Всё лежит – приехал и забрал.

Как вы преодолевали свой страх на войне?

Страшно было перед началом боя. А когда ввяжешься в бой – тут страх пропадает, и всё на этом. Страшно было стрелять, если ты видишь вблизи человека или стреляешь по нему в упор. А когда ты ведёшь огонь по тем, кто стреляет по тебе, это другой вопрос. На фронте такой за кон – жив останется тот, кто первым будет стрелять. Поэтому уже не задумываешься. Главное чувство – это сохранить свою жизнь, уничтожить или захватить врага.

Что вас вдохновляло и поддерживало в тяжёлые минуты?

Не знаю, что поддерживало. Приказ командования, приказ начальника. В непосредственных боях кавалерия меньше участвовала. Мы, кавалерия, больше по тылам действовали. Вот прорвут оборону наши пехотные части, и мы идём в рейд. В рейде идёшь свободно и в бой ввязываешься толь — ко тогда, когда немцы оказывают сопротивление.

Вы расписались на рейхстаге?

Да. После окончания войны. Мы находились в районе Бранденбурга, недалеко от маленького города Премниц. Солдаты просили меня свозить их в Берлин. Приехали небольшой группой. Снимки, которые я сделал в Берлине, были сделаны в этот визит. В первую очередь зашли в рейхстаг, с той стороны, где Жукова фотографировали. Левый вход. Все расписывались, я думаю: почему бы и мне не расписаться. Мелом расписался. Правда, жаль, не сфотографировал, но плёнки у меня всё равно потом пропали.

Как пропали?

А мои уголовники у меня часть негативов и плёнки украли. Видимо не хотели, чтобы потом их лица где-то засветились.

Какие снимки у вас сохранились?

Снимки рейхстага, Берлина и прочее я сыну передал. Благодарности свои тоже.

Среди ваших снимков есть тот, где изображён танк «Маус», я его опубликовал в сети, теперь он гуляет по интернету. Расскажите об этом фото.

Это был Брест. Осень 1945 года. Там рельсы же меняют. И вот я увидел, как везут трофейный немецкий танк из Германии в СССР. И сфотографировал.

Как обстояло дело с гигиеной?

Вот в начале войны, когда освобождали от немцев оккупированные территории, от них столько вшей оставалось! Столько, сколько вшей было у немцев, нигде их не было. Уходя, они оставляли дома и укрепления, но там невозможно было размещаться из-за обилия вшей. Помню, где-то в сентябре или августе 1942 года, и мы тоже этим делом страдать начали. В ответ на это нам раздали жидкое мыло, белое как молоко. Вот макнул бельё, вымочил в этом мыле, высушил и потом хоть год носи – ни одна гадина не тронет. А потом, когда бельё сдавали в стирку, его уже там нам обрабатывали.

Сколько раз за войну вам приходилось участвовать в боях верхом на коне?

Одна единственная атака была на коне. На Днепровском плацдарме. Наша дивизия и корпус должны были расширить плацдарм. А наш полк везде обычно шёл в рейд там, где пехота пробивала оборону врага. Немецкая оборона была прорвана, мы удалились от берега Днепра на порядочное расстояние и услышали, что с левой стороны ведёт огонь немецкая дальнобойная артиллерия. Мы развернулись и выехали всем эскадроном на поляну, и увидели их в метрах двухстах от нас. Но немцы нас не заметили, они вели огонь в сторону нашей переправы. Было принято решение пойти в конную атаку. Рассредоточились, но клинки не вынимали. Выехали с опушки, смотрим – стоят батареи. И мы в тыл к ним пошли в атаку в конном строю. Только мы не клинками, а из автоматов вели огонь. При этом, когда проскакали половину пути, перед нами оказалась балка, там стояли местные жители со своими лошадьми и повозками. Мы мчимся и коней пустили. Получилась психологическая атака, когда тебя атакует ещё и конь без всадника. Когда немцы уже обратили на нас внимание, мы открыли огонь из автоматов. Пришлось всех перестрелять их. Захватили четыре дальнобойных орудия, всю батарею. За эту конную атаку я получил орден Отечественной войны.

Но вопреки сложившемуся стереотипу, что кавалеристы атаковали с шашками наголо, мы ни разу не вынимали их из ножен. У некоторых нерадивых они даже заржавели так, что их не вытащишь.

Сталкивались ли вы со следами немецких преступлений?

Сталкивался. Когда они отходили, то поджигали деревни целиком. Был город такой Жиздра, красивый город – вот сожгли его полностью.

Как обстояло дело с питанием на фронте?

Питание у нас отличное было. Не голодали. Мы получали большие литровые баки с мясом. В основном говядина. Наша дивизия же башкирская была, свинину нам не давали. Картофель, лук, морковь в бумажных мешках, сушёное всё. Когда у нас погибал конь – резали его на мясо и в котёл. У солдат как – ложка стоит, значит у него всё нормально. Когда показывают в кино: сидит солдат с круглой американской консервной банкой – это фуфло. Я прошёл войну и таких банок не видел. Мы получали американские консервы в килограммовых квадратных банках и то под конец войны. В начале войны было своё питание. Может в штабах где-то было, но не у нас. Без их консервов питались.

Где вы встретили день Победы?

Я лежал в госпитале в пригороде Берлина – городе Бернау. Помню, начался переполох – оказалось, что части, которые шли на помощь Берлину, армия генерала Венка, идут на наше направление. Врачи и руководство госпиталя давай бегать, суетиться, вещи свои собирать. Персонал бежать собрался. Но хорошо, что какие-то наши части немцев перехватили и разгромили. А потом сообщили о Победе, и я после излечения вернулся в свою часть. Пошли мы своим ходом из Бранденбурга через Берлин. Когда корпус растянулся, головные части стали выходить из Берлина. Вот тогда Ц. С. Солодарь и написал песню «Едут-едут по Берлину наши казаки». Эта песня про нас, про наш 7-й гвардейский кавалерийский корпус.

В Беловежской пуще, в конце лета 1945 года я получил Золотую Звезду. А потом на Кавказ на границу нас отправили. Собирались, видимо, воевать в Иране с англичанами. Но хватило ума не завязать там капитально. Помню короткую заметку ТАСС в газете: зарубежные средства информации сообщают, что наша моторизированная дивизия собирается вторгнуться на территорию Ирана. ТАСС уполномочен заявить, что наша 32-я дивизия не значится в списке войск в Иране. А у нас в штабе дивизии все уже знали, что 32-я моторизированная дивизия готовится к отправке в Иран, но информация же секретная. А иностранцы уже обо всём знали.

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

В Хвалынск я вернулся в апреле 1946 года. После войны была тяжёлая жизнь: разруха, голодные годы. Но потом всё нормализовалось. В январе 1949 года я женился. Работал в торговле, в потребкооперации. Затем мне с формулировкой «определён в кадры Вооружённых сил» снова предложили вернуться в армию. И так до пенсии я служил. Сначала начальником 3-й части, затем – Хвалынский военкомат, Пугачёвский, Советский район, потом Маркс, затем Саратов. Уволился я в звании полковника.

Конечно, мне в поздние годы хотелось съездить по местам боёв, где я сражался, где меня ранило, в Берлин. Но я же работал в военкоматах и был связан с мобилизационными документами. А друзья ездили туда, и закупались там дорогими вещами.

Вы гордитесь прожитой жизнью?

Да. Но мне за народ обидно.

Почему?

А я хочу, чтобы наше руководство обратило внимание на народ и на наших людей. Если не могут помочь жить нормально, то пусть хотя бы не мешают людям жить! Посмотри, у нас правят везде кланы и мафия, в первую очередь национальная. У них всё под контролем. И людям не дают жить. Вот в деревнях посмотри, что происходит, как умирают деревни. Дай людям землю обрабатывать! Так нет, с тебя такие деньги запросят, ещё и данью обложат.

Что бы вы хотели пожелать нашей молодёжи?

Единственное пожелание молодёжи – любить свою Родину. Не плясать под американскую дудку. Быть грамотными и образованны — ми. Доброта, порядочность – самое главное. Порядочными должны быть отношения между собой и друзьями.

Когда я работал в военкомате, ко мне родители приходили и говорили: «Пожалуйста, помоги призвать сына!» Потому что всех призвать не могли, молодых много, а на — бору мало. Вот как было!

Молодёжь должна знать историю нашего народа. И следить за врагами, которые козни нам строят. Ведь сколько было покушений на Россию? Вспомните восстание декабристов. 1825 год, кто это организовывал? Англичане. Кто захватывал Крым? Англичане и французы. А Гражданская война? Кто стоял в Архангельске? Англичане. Даже английский танк там стоит как памятник. Так что надо быть бдительными, такие попытки покушений ещё будут.

Знали бы вы, как сражались наши солдаты… Если вы почитаете дневники немецкого генерала Гальдера, у него там всего три томика. Лаконично всё. Он писал: «Ни одна армия в мире не выдержит того, что выдерживают русские. За четыре сухаря в сутки они бьются насмерть!» Вот его заключение, вот как оценивали нас враги.

Ну всё, хватит. Концерт окончен. Финита ля комедия. Выключай свою шарманку. Только ответь мне: ты говорил, что я последний Герой из кавалеристов?

Да. Спасибо вам огромное, берегите себя, своё здоровье, долгих вам лет жизни!

Попробую! Для меня и клопы коньяком пахнут.