Ботян Алексей Николаевич
(10.02.1917 — 13.02.2020)
Алексей Николаевич Ботян (род. 10 февраля 1917 года в деревне Чертовичи Виленской губернии — умер 13 февраля 2020 года в Москве) – Герой Российской Федерации (Золотая Звезда № 882, Указ от 09.05.2007). Начал военную службу в звании унтер-офицера в частях зенитной артиллерии Польской армии. Участник Второй мировой войны с 1 сентября 1939 года, сбил три немецких самолёта под Варшавой. После сдачи в плен Красной армии вернулся домой. С мая 1940 года – на службе в органах НКВД СССР. С началом Великой Отечественной войны служил в рядах ОМСБОНа, участвовал в обороне Москвы и в рейдах в тыл противника. В январе 1943 года был направлен в глубокий тыл врага в районы Украины, Белоруссии, Польши и Чехословакии. Командовал диверсионной группой 4-го Управления НКВД СССР. Отличился в ряде диверсионных операций, самые известные из которых – в городе Овруч (Украина) и в городе Краков (Польша). После окончания войны служил в оперативном составе 1-го Управления (внешняя разведка) НКГБ, впоследствии КГБ СССР. Находился на нелегальной работе, выезжал в командировки в различные страны. В 1983 году был уволен в звании полковника. До 1989 года продолжал работать в КГБ СССР в качестве гражданского специалиста. Жил в Москве, вёл активную общественную работу, участвовал в ветеранском движении. Ушел из жизни 13 февраля 2020 года, через три дня после своего 103-го дня рождения. Похоронен на Троекуровском кладбище в Москве.
Как и где прошли ваши детство и юность?
Моё детство и юность прошли на территории оккупированной поляками Западной Белоруссии. Когда в России произошла революция и Гражданская война, поляки, да и Антанта в лице Англии и Франции начали интервенцию. Поляки воспользовались этим и в результате советско-польской войны оккупировали территорию Белоруссии, на которой я родился. Они и Киев брали, потом их отбросили, но из-за поражения Тухачевского территория, где я родился, отошла полякам.
Кстати многие сейчас говорят про Катынь, но никто почему-то не вспоминает про то, сколько красноармейцев было уничтожено в польском плену. Никакой медицинской помощи им не оказывали, не кормили, голод, тиф, геноцид. Сталин это помнил. Кто-то говорит, что Катынь была местью Сталина за наших красноармейцев. В любом случае отношения с поляками у нас всегда были тяжёлыми, и сегодня политические новости говорят, что они отвратительны. Хотя Красная армия освободила от нацистов Польшу, там регулярно оскверняют могилы наших солдат. Вот такое дело, но ничего тут не сделаешь
Как известно до Гражданской войны в России Польши по сути дела не было. С 1795 года, когда произошёл последний раздел Польши между Россией, Австрией и Германией, Польши не существовало больше ста лет. Варшава и территории вплоть до города Лодзь были в составе России, Краков был в составе Германии, южная часть Галиции – в составе Австрии. Поляки не могут простить то, что Екатерина II и Россия фактически ликвидировали Польшу как государство и считают, что основная вина за раздел Польши лежит на России.
В результате я жил с 1920 по 1939 год на территории Белоруссии, которая была под властью Польши. Но всё равно у нашей молодёжи было стремление к России. Кстати, длительное время с 1920 по 1925 год на этой территории действовали группы Сопротивления. Я помню, в 1925 году была так называемая группа Ваупшасова. Он всех помещиков, у которых были усадьбы, атаковал. Приходила эта группа и разрушала имения. Так было, пока поляки не подтянули сюда большой пограничный отряд, и с тех пор стало спокойно. Но Ваупшасова хорошо запомнили. Молодёжь тянулась к нему в эту группу, а потом ушла в Советский Союз.
Наших белорусских школ в Польше не было, и пришлось ходить в начальные школы. В дальнейшем они все были переведены на польский язык. Только где-то одна единственная белорусская гимназия была, но и то она от нас за 40 километров была, так что я в неё не ходил. Образование получил польское в польской школе. Владел языком безукоризненно и служил в Польской армии.
В звании унтер-офицера вы служили на польском орудии образца 1936 года?
Да. Ввиду того, что я был гражданином Польши, я служил в Польской армии и был унтер-офицером зенитной артиллерии. В 1939 году в Польской армии были шведские зенитные орудия образца 1936 года. Но они были современные и довольно эффективные в боях. Там, где стояла наша батарея, был оптический прибор-счётчик цейсовский, и солдат обученный с ним работал. На счётчике отображалась высота и скорость самолёта. Я был наводчиком. Летит самолёт, солдат говорит, какая скорость и высота. Я нахожу быстро, нажимаю на кнопки, поднимаю ствол орудия, даю опережение, дёргаю за рычаги, нажимаю на педаль. Можно было стрелять одиночными или автоматическими выстрелами. Очень хорошо сбивали самолёты. Помню на учениях самолёт летит и от него на расстоянии от 50 метров тянется мешок. Вот эти мешки сбивали мы очень здорово.
Я находился в третьем дивизионе зенитной артиллерии, который располагался в Вильно (ныне Вильнюс), возле аэродрома. Когда Гитлер потребовал от Польши коридор между Восточной Пруссией и Германией, стало понятно, что война близко, и нас из Вильно перебросили западнее Варшавы, в район около Познани. Там я и встретил войну. Постепенно стали отступать, Варшаву сдали.
Вы сбили три «юнкерса» под Варшавой?
Да, три «юнкерса» сбил ещё до того, как Красная армия вошла в Польшу. Потом 17 сентября 1939 года Красная армия стала наступать, авиация стала бросать листовки. Мы могли отличить самолёты Красной армии по фюзеляжу и опознавательным знакам, мы их не трогали. Прождав некоторое время, мы получили приказ выйти к румынской границе. Но в Румынию мы не вошли, числа 19 сентября нас окружила Красная армия в районе Львова. Двое суток мы были в окружении, в итоге сдались в плен.
Двое суток нас, военнопленных, держали на стадионе. И затем слышу свою фамилию: «Ботян, Ботян!» А у меня в подчинении были евреи из Варшавы, смотрю, они уже гуляют во дворе. Позвали меня и бросают мне полбуханки хлеба. Я думал, что они тоже в плен сдались, и не понял – почему они на свободе уже ходят? А потом прохожу мимо будки на проходной и вижу – дежурный в будке стоит. Погонов тогда не было, у него в петлицах по четыре треугольничка, старшина. Я на него глянул и вижу – это их земляк. Вот тогда я понял, как они друг друга быстро выручают, и мне это запомнилось на всю мою жизнь.
А потом нас собрали. Людей много, армия-то большая была. И я встретил брата моей матери, его мобилизовали, когда война началась. Вечером нас собрали по вагонам-теплушкам и стали отправлять на восток. Шли 30 километров до железнодорожных путей. Я говорю: «Дядька Дмитрий, держись со мной, будем вместе». Посадили в вагоны, под охраной. Я смотрю – поезд едет на восток (по Луне определил), и я понимаю, что мы не домой едем. Ехали бы на север в сторону Лиды – это домой. Я говорю дядьке: «Надо бежать!» И мы пошли на хитрость – солдата от двери оттянули, сказали, что в вагоне дерутся, шумят, спать не дают. Он отошёл от двери, а мы выпрыгнули. А поезд уже километров 8–10 отъехал от станции. Мы вернулись назад. Спросили железнодорожника – какой поезд поедет на Лиду? Главная проблема была форму военную сбросить, переодеться нужно было. Добрались до Лиды, попросил я у местных водички попить, и отправились домой. До дома добрались благополучно. Вот так закончилась моя служба в Польской армии. А так я не знаю, что бы со мной было. Я же был военнопленным польским унтер-офицером. А потом Катынь была и, чёрт знает, что ещё было после этого. Отношения между поляками и Советским Союзом были враждебные, да и Берия был на месте. Так что Бог его знает, как бы сложилась моя судьба, если бы не сбежал.
Когда вы вернулись домой, вас завербовало НКВД. Как это случилось?
Видимо, попал в поле их зрения. Я вернулся домой, когда у нас начали формироваться органы управления новой Советской власти. С моим средним польским образованием мне надо было в первую очередь пройти переподготовку. Помню, у меня даже тогда был обыкновенный радиоприёмник, я всегда внимательно слушал новости, передачи, песни. Я стал работать школьным учителем, на курсах переподготовки меня избрали секретарём комсомольской организации. Поэтому я стал знакомиться с новыми местными властями и, видимо, попал в поле зрения сотрудников НКВД. Я так понял, что им нужно было всё-таки из местных жителей набирать в органы людей. Может так, а может и нет, кто его знает. Назначили меня директором местной школы в деревне. Позже вызвали и сказали пройти медицинский осмотр. Потом вызвали в район, беседовали, оттуда – уже в Минск, там было управление НКВД. Там со мной беседовали. Был вопрос: почему я – белорус, служил в Польской армии? Я отвечал, что выполнял свой солдатский долг, был призван и должен был воевать. Человек, проводивший бесе ду, был с ромбами в петлицах. Он мне сказал вернуться и продолжать работать. Вскоре, перед самым началом войны, меня отправили в Москву, в Большой Кисельный переулок, в Высшую школу разведки. Тут началась война, и я с тех пор стал москвичом.
Вы служили в составе легендарного ОМСБОНа?
Да, я был в ОМСБОНе. У нас в школе не только с Белоруссии были люди, были и с Прибалтики курсанты. Когда прошло общее собрание, все просили отправить нас на фронт. Но нам сказали, что для каждого придёт своё время. К тому времени уже был создан ОМСБОН – отдельная мотострелковая бригада особого назначения. И нас туда определили. Бригада состояла из двух полков – первого и второго. Я попал в первый полк. Первым командиром полка был Самус, а вторым Иванов (его сын был зам.министра иностранных дел РФ). В составе ОМСБОН участвовал в обороне Москвы. Приходилось мне и дежурить на крышах во время бомбардировок Москвы. Тушил зажигалки на столичных крышах. Возле Мытищ было стрельбище «Динамо». Там мы проходили учения. Стрельбы были из автоматов ППД. По 16 килограммов нагрузки, на 40 километров марши. Утром при подъёме до завтрака – пять километров пробежка с лейтенантом-пограничником. Вообще физическая и спортивная подготовка была отличной, она потом нам очень пригодилась, когда мы были в тылу врага. Выносливость молодым очень нужна, потому что полные нагрузки бывают. В нашем случае на плечи от 18 до 20 килограммов были, препятствия разные. В тыл врага забрасывали самых выносливых. Ну, я молодой был и подготовка хорошая, когда по 40–50 километров ночью проходили по тылам противника, я не чувствовал особо какой-то тяжести.
Позже я сам участвовал в различных операциях. Зима 1941 года была суровой, морозы стояли сильные, снега было много. Вообще спасибо за это природе и Господу. Это нам очень помогало, т. к. немцы морозов не любили. А мы были хорошо одеты, были телогрейки, белые маскхалаты, обмундированы, вооружены и в тыл к немцам. На лыжах проходили по 30–40 километров, подбирались к немецким позициям, брали «языка» и тихо уходили. Также уничтожали коммуникации и линии связи врага.
Вы участвовали в легендарном параде 7 ноября 1941 года на Красной площади в Москве?
Да, я принимал в нём участие. Я сам лично слышал и видел, как выступал Сталин. Настроение у нас тогда не было упадническим. Никто не думал, что мы проиграем войну, хотя обстановка была накалённая. Правительство уехало в Куйбышев, но Сталин не уехал. Самолёт для него держали наготове, на крайний случай, ведь немцы были рядом с Москвой, но он остался. И поверьте, никто в то время не думал о сдаче Москвы!
Вы маршировали по брусчатке Красной площади?
Нет. У нас на параде было два полка ОМСБОНа. Командиром первого полка был Самус, а второго Иванов. Я был в первом полку, и наша задача была в том, чтобы проверять у каждого, кто направляется на Красную площадь, его документы и пропуск. Имеет ли права он топать на площадь, ведь там сам Сталин был. А второй полк маршировал. Но я сам прекрасно весь парад видел. И Сталина не то, что слышал, а всю его речь наблюдал.
Когда вы перешли на партизанскую деятельность?
Ещё в первые месяцы войны секретарям комсомольских организаций было приказано отступать в леса, создавать группы сопротивления немцам. Когда немца отбили от Москвы, у нас были созданы группы для борьбы в тылу врага. В одну из таких групп я и попал. Командиром у нас был капитан пограничник Пегучин, но, когда перешли линию фронта, он вскоре был ранен. Пуля попала ему в нижнюю часть ноги. В тот же день мы отправили его самолётом в тыл, но это его не спасло. Оказалась гангрена, и потом сообщили, что он умер.
После этого командиром у нас стал Виктор Александрович Карасёв. У него была большая группа – 30 человек, а у нас в группе Пегучина – 20. И в итоге Карасёва назначили командиром всей объединённой группы. Я у него был заместителем по разведке. Задачу поставили – выйти на территорию Украины, чтобы организовать там партизанские отряды и очаги сопротивления. Мы попали на стык Житомирской, Волынской и Гомельской областей. Есть там большой лесной массив. Вначале там была наша база, но постепенно мы перешли вглубь Украины. Большую часть войны я провоевал на её территории. Мы стали находить людей, которые нам помогали. Сперва ходили группами на подрывы железных дорог, но потом постепенно организовывали местные отряды, набирали людей, в основном молодых ребят. Там была организована местная украинская полиция, но часть из них перешла на нашу сторону, на нас работали. А тех, кто с немцами сотрудничал, мы уничтожали. В дальнейшем работа на Украине пошла у нас хорошо.
Что вы можете рассказать про вашего командира Карасёва?
Карасёв был пограничник. Когда началась война, он был на Западной Украине. Потом стал понемногу отступать. Под Москвой он с одним секретарём райкома организовал отличную акцию – разгромили немецкий армейский штаб. Был награждён орденом Ленина. Героический мужик был, смелый и везучий. Он участвовал в боях во многих партизанских отрядах, всегда с людьми. Он был не из тех, кто сидел где-нибудь в блиндаже. Карасёв в любой перестрелке впереди шёл и вёл людей. Никогда не отсиживался в стороне, всегда на переднем крае был. Ему надо отдать должное. Я к нему с уважением отношусь до сих пор. И он надеялся на меня. И как только Карасёв узнавал, что будет бой, всегда меня брал с собой: «Алексейка, за мной!» Он надёжный был и знал про меня, что я не оставлю его в любых случаях. Знал, что, если его ранят, он может на нас положиться. Его умение грамотно оценить обстановку, чутьё командирское не раз нас спасало. Опыта я у него набрался. Из всех передряг он нас выводил. В Яновских лесах уцелели благодаря ему. В-общем замечательный человек, настоящий мужик, действительно храбрый герой, смелый, решительный и везучий командир! Ничего плохого про него сказать не могу.
Расскажите, пожалуйста, про своё прозвище «Алексейка-железнодорожник». Откуда оно?
Овруч, Мозырь. Там везде леса, можно было лагеря организовывать. Оттуда и выходили на подрыв железных дорог, устроили немцам рельсовую войну. Я тогда ещё одно прозвище получил: «Алексейкаколея». Да, я ходил в униформе железнодорожника. Сам в одиночку ходил на станции, у меня был автомат или пистолет. Узнавал: какой поезд идёт и в какое время уходит? Если поезд с личным составом, то я сразу направлял в группу человека, и группа выходила минировать поезд. Результат был неплохой.
Мы знали также, что немцы впереди состава ставили вагоны с песком, чтобы не подрывать ценный груз. Мы знали об этом, и пропускали первые вагоны. Особенно хорошо мы действовали на поворотах, чтобы подорвать не только несколько вагонов, но и снести весь паровоз. Использовали натяжные шнуры.
Был у нас мужик один очень хороший. Он подорвал 25 поездов. А я слышал, что за подрыв 25 поездов давали звание Героя Советского Союза. Не знаю, получил ли он это звание в итоге, но, к сожалению, погиб этот парень.
Под Овручем вы устроили операцию по подрыву немцев?
Мы работали только ночью, а днём мы находили людей, которые давали нам возможность передневать, кормили и докладывали нам обстановку. Местные власти издали указ: если где-то появляется незнакомый человек, сразу надо сообщить в полицию. Когда дневали, нас кормили. Попьёшь молочка, яичко съешь и снова на работу.
там дневали. Километров 8–10 от города. Хозяин этого дома был бывший старшина Красной армии. Не знаю почему, но он остался дома, а не пошёл воевать. Но немцы его не тронули. Они не всех украинцев трогали. Фамилия его была Дьяченко. И вот когда мы у него в очередной раз дневали, стали его расспрашивать – какая обстановка в городе, и кто из жителей с немцами сотрудничает? Он сказал, что у него в Овруче есть какой-то дальний то ли родственник, то ли знакомый, который работает в администрации города. Фамилия Каплюк. Я пришёл к командиру, доложил и он говорит: «Поработай с ним». Я вернулся к Дьяченко и говорю: «Давай съездим к этому Каплюку». Дьяченко переодел меня, чтобы я выглядел как местный, и говорит: «Меня все полицаи местные знают, так что нас не тронут». Но я всё же взял с собой пистолет. Взял Дьяченко повозку с лошадью, наложил картошки. Приехали к Каплюку. Дьяченко меня представил ему как советского партизана. Я ему говорю: «Чем ты сейчас занимаешься? И что же делать будешь потом?» Он говорит: «Что же мне делать, мне жить надо!» Я говорю: «Что делать, это мы подумаем. Как ты ходишь без проверки?» Он стал нам помогать. Там были Будённовские казармы в городе. Мы принесли достаточное количество тола, и я обучил, как его уложить. Его жена тоже нам помогала. Он работал, к нему приходила жена. Я спрашиваю: «Проверяют?» Она говорит: «Нет, хожу по всяким делам, никто меня не проверяет. Спокойно и в администрации, и по казармам хожу». Вот жена стала ему носить тол, вроде как обед в корзинке. А он его складывал постепенно. Мы ждали момента, когда в казарме будет побольше немцев. И вот приехала группа большая для борьбы с партизанами. Расположились они в казарме, и администрация туда пришла. А у нас уже взрывчатка упакована и спрятана, время для этого было. И я заранее его с семьёй вывез в лес, а он завёл будильник на 11 вечера, чтобы всё замкнуло, и казарма взорвалась. Немцев было больше ста человек вместе с представителями администрации. Кто был в здании, погибли почти все. Так что нормально мы всё сделали. Результат был хороший. Немцы сразу определили, кто виноват в диверсии, стали искать Каплюка, но, помоему, только его мать нашли.
Были ли у вашей группы неудачи?
Однажды был такой случай на Западной Украине. Был у нас комиссар Михаил Иванович Филоненко, украинец. Узнал он от одного местного жителя, что станцию Мотуев, недалеко от польской границы, охраняют венгры-мадьяры. Местный ему сказал: «В случае наступления партизан на станцию они сдадутся, и станция будет взята». Он клюнул на это. Не знаю, почему Карасёв согласился на операцию, но он меня позвал и говорит: «Алексейка, ты вот что, останься и посмотри. В бою участвовать не будешь, а сиди в стороне с группой и наблюдай, если что не так пойдёт».
И вот стали брать станцию. И оказалось, вместо того чтобы сдаться, мадьяры позвонили в Ровно и стали отстреливаться, оборону держать. Из Ровно подъехало несколько бронемашин. У нас пошла паника, мы понесли большие потери. Был в том числе ранен и сам Филоненко, ему мошонку отбили, одно яйцо. Боль страшная безусловно. Врач ему перевязку, как смогла, сделала. Рядом был партизанский отряд, мы его туда отдали, они врачей подтянули выхаживать его.
На следующий день мы всё же взяли эту станцию, но толку никакого не было, мы ушли оттуда. После этого мне говорит Карасёв: «Знаешь, что, Алексейка, Михаила Ивановича надо отвезти через линию фронта в Ровно». А к тому времени Красная армия заняла город. Нужно было сдать Филоненко в военный госпиталь. Карасёв остался на месте, а я взял несколько человек охраны и повёз Филоненко через бандеровские местности. Благо никаких засад не было. Филоненко с ординарцем остались в госпитале, а я оставался в Ровно, пока не приехал начальник нашего отдела 4-го управления НКГБ и поставил новую задачу, после чего мы отправились через Буг.
Судьба Филоненко была грустной. «Машинка» его даже после ранения работала, он обзавёлся семьёй, женился на секретарше Судоплатова, я даже был на его свадьбе. Он продолжил службу в органах, поехал в Рио-де-Жанейро под видом чеха нелегально работать в Бразилии. Но увы, не вышло у него с заданием, хотя он был образован. Деньги, которые ему выделили, он растратил, не смог организовать того что требовалось и вернулся домой. Его особо после этого не жаловали, вскоре он заболел и умер.
Вы переходили в Польшу через Буг?
Когда Красная армия взяла Ровно, начальник четвёртого управления НКГБ приехал туда. Часть партизан перешла в Красную армию. Были те, кто говорил: «На кой чёрт нам нужна эта Польша, мы здесь с Красной армией будем за Украину воевать». Они в армии стали воевать, но некоторые остались в нашей группе. И нам поставили задачу выйти на территорию Польши. Собралось нас человек 300 из числа тех, кто остались. Нашли мы перевозчика, сели в лодку и поплыли. Перегружена была лодка, ещё один человек и потонули бы. Переплыли на другую сторону, там сразу на дорогу вышли. Прошли мы в район Яновских лесов Люблинского района.
Здесь в Яновских лесах мы были окружены 30-тысячной группировкой немцев. Кроме нас тут действовали отряды польских патриотов. Произошло знаменитое сражение. Карасёв разбил нас на группы, и мы вышли по отдельности. И это не только везение, а именно действия командира!
Когда Карасёв приказал разбиться нам на группы, он собрал всех и говорит: «Командиром одной из групп назначаю Алексейку. Есть желающие к нему в группу?» А я тогда уже пользовался авторитетом, руки подняли почти все. Отобрали мне людей, человек 28. Я взял свою группу и пошёл дальше. Местные жители нам сразу подсказали: «Дальше вы не пройдёте никуда, потому что там леса нет – степь. Вас могут обнаружить». Нам нужно было передневать. У меня в группе были два поляка. Мы остановились в камышах и наткнулись на пастуха, который пас скот и вышел на нас. Я по-польски с одним поляком расспросили его: кто он и кому служит? Представились польским партизанским отрядом. Я заранее сказал своим бойцам, чтобы никто не говорил по-русски. Это было необходимо, чтобы у местных было хорошее отношение к нам. Попросили его принести чего-нибудь покушать. Он принёс через некоторое время ведро молока и несколько буханок хлеба. Мы покушали, у меня были оккупационные деньги, дали кое-что этому парню, а вечером собрались и отошли подальше на запад. Нам нужно было выйти на Краков, но не получилось, потому что между Вислой и Саной немцы сделали полигон для запуска ФАУ-1.
Мы пошли северо-западнее. Вышли в район города Илжа. Там находились поляки из групп Сопротивления. Мы пришли к ним, они нас приняли радушно. В тюрьме города сидело несколько их товарищей. Они обратились ко мне, чтобы я помог освободить их товарищей. Мне это было не нужно, зачем терять своих людей? Но в итоге я согласился. В городе были магазины, прямо мирная жизнь, война не чувствовалась. Помню обувной магазин «Батя». Мы захватили магазины, оделись и обулись, сходили в аптеку, набрали перевязочного материала. Затем я спросил поляков, какая охрана, они ответили: «Тут есть охрана, в основном немцы, но из числа инвалидов». И были в казармах местные поляки. Я говорю: «Вот что, идите. Как только они станут выходить, я поставлю два ручных пулемёта». Они выходят, а я сразу по дверям и окнам. Никто не вышел, и поляки освободили тюрьму и своих товарищей. Довольные были. Ну, мы ещё раз набрали в магазинах всё, что нам нужно было, и, попрощавшись, пошли дальше. А они водки набрали, стали петь песни плясать и танцевать.
Я после войны был в Илже, и у них стояла табличка, что группа поляков, а также советская диверсионная группа участвовала в бою по освобождению польских патриотов. Я тогда был известен как партизан Алёша.
Были ли среди местных жителей те, кто вам помогал?
Был у нас очень толковый мужик – Мусилович. Это бывший штабс-капитан Русской императорской армии. В те дни он служил в Армии Крайовой. Когда я пришёл в район Кракова, там было окружное воеводство. Местные АКовцы, узнав о нашем приходе, собрались и стали думать, что же им делать с появлением советской группы. У них была задача самим освободить Польшу, и наш приход им был не по душе. И пришли к выводу, что надо нас подставить немцам и уничтожить. А этот Мусилович мне всё рассказал, что они задумали: «Имейте в виду, они хотят вас уничтожить руками немцев». В итоге они выделили одну группу, я запомнил какого-то поручика из их числа. Решили договориться с нами на какую-то совместную акцию по нападению на немцев, но предупредить их заранее об этом. Самим уйти, а нас подставить, чтобы немцы нас уничтожили. Но, узнав об этом, я договорился – к какому месту я подойду, а сам ушёл оттуда, и мы не приняли участие в этом. Не знаю, что с поляками в тот день стало, во всяком случае мы ушли. Они нас не очень любезно встречали.
Был ещё у нас поляк Юзеф Вронский. Умел находить нужных людей среди местного населения. К сожалению, погиб, когда один раз пошёл за хлебом. Его сдал один из поляков, который работал на немцев.
Вы упоминали про помощь католических священников…
Были и такие случаи. Уже когда мы под Краковом действовали. Когда мы ещё с Карасёвым работали, то если у нас появлялись легкораненые, то мы их брали с собой. Но тяжелораненых надо было где-то держать. Я стал ходить к польским священникам, к ксёндзам. Обращался к ним всегда по-польски с католическими мотивами. Когда священник входит, ты говоришь не «Добрый день» или «Здравствуйте», а как у них принято «Слава Иисусу Христу». А в ответ нужно сказать не «Спасибо», а «Во веки веков аминь» или «Боже хвалённый есус кристус – слава Иисусу Христу». Священник должен был ответить: «Во веки веков аминь». После этого он спрашивает: «Чем я могу помочь?» или «Чем я могу быть вам полезен?». Католические священники имели большой авторитет среди местного населения.
Я приходил к нему, обращался, говорил ему: «У меня есть большая просьба к вам, у меня тяжелораненые люди, я хотел попросить оставить их у вас, чтобы вы оказали им медицинскую помощь и главное, чтобы они не попали к немцам». Таким образом договаривались и уходили. Я не знаю ни одного случая, чтобы эти раненые были выданы немцам. Такого не было, они не продавали наших раненых. Это были честные люди. Священники оказывали помощь как могли. А потом, когда бойцы выздоравливали, они уходили назад в партизанские отряды.
Какие у вас были взаимоотношения с Армией Крайовой?
Армия Крайова подчинялась лондонскому правительству. Будучи под Краковом я находил понимание у них. С АКовцами я всегда поддерживал связь, старался им внушить, что мы воюем против общего врага. Среди них были хорошие люди. Когда я появился около города Кельце, я вышел на группу Армии Крайовой. Дружеской встреча не была, я отправил своего человека, остальные ждали, наблюдали. Вскоре пришёл местный командир АКовцев, мы с ним встретились, и он мне говорит: «Зачем вы пришли сюда? Мы без вас освободим нашу землю!» Я ответил: «Мы пришли к вам, чтобы помочь освободить вашу страну от немцев». Поляк задал несколько вопросов, пытался узнать у меня – высадились мы самолётом или по земле добрались? Я ему в итоге сказал: «Ну не хотите, чтобы мы вам помогли, мы с группой пойдём дальше». И мы разошлись миром. Я тоже им помогал потом, хотя знал, что они настроены крайне антисоветски.
Но поляки нам помогали. Например, иногда они делились с нами едой. Ещё у нас был случай, когда в нашей радиостанции сломалась деталь. Там динамо-машина, которая крутится, она вышла из строя. Я поговорил с поляками, они забрали нашу радиостанцию, починили динамо-крутилку и вернули.
Один раз мне сделали упрёк, что я был гражданином Польши, а теперь служу СССР. Даже сказали, что моя фамилия произносилась по-польски с ударением на О – Ботян. Я ответил, что они сами виноваты, т. к. Польша проиграла войну. А я стал гражданином Советского Союза и защищал свою Родину – СССР. От рождения я белорус, а не поляк, фамилия Ботян в переводе означает аист – птица счастья и мира. Напомнил им и про оккупацию Польшей территорий Белоруссии. «Прошу ко мне претензий не иметь», – так я отвечал им.
И всё же большинство местных было настроено против нас. Они считали, что сами освободят Польшу без помощи Советского Союза. В итоге они подняли восстание в Варшаве, решили, что сами освободят город до прихода Красной армии. Чем это кончилось, вы знаете.
Вы – этнический белорус?
Я свою малую Родину люблю, отсюда я вышел в люди. И если даже сейчас потребовалось бы защищать Белоруссию, я сам в первую очередь пошёл бы добровольцем и стоял бы насмерть!
Ваш главный подвиг – это спасение Кракова?
Да, второе моё большое дело было под Краковом. В семидесяти километрах юго-восточнее Кракова когда-то польскими королями или магнатами был построен дворец, который по-польски называли трайнесоль – дворжец Ягеллонский. То есть дворец королей Ягеллонских. Немцы использовали его в качестве склада снабжения Восточного фронта, там было много снарядов и взрывчатки, здание было большое.
Рядом были две плотины на реках Дунаец и Каменица. У немцев был план в случае наступления Красной армии взорвать плотину, чтобы вода затопила большую территорию, в том числе и Краков.
Об этом плане мы узнали случайно. В ходе нашей работы мы захватили одного поляка, который служил немцам. Фамилия его была Огарек. Оказалось, он служил в тыловых подразделениях инженером-картографом. Ранее жил во Львове. Когда Львов был оккупирован немцами, между поляками и украинцами вспыхнули междоусобицы из-за большой неприязни. Стали убивать друг друга и семьи вырезали. И он из Львова срочно уехал и остановился жить у родственника жены. Потом был мобилизован немцами. Он нам рассказал о складе взрывчатки и о том, что немцы хотят заминировать Рожновскую плотину, исторический центр Кракова и мосты через Дунаец. Мне удалось найти человека из числа поляков, которому я дал закамуфлированную мину с часовым механизмом. Он установил её в замке. 18 января 1945 года мина взорвалась, склад взлетел на воздух вместе с находившимися там немцами.
Кроме взрывчатки там было много оружия, которое немцы собирались использовать против нас. В итоге оно было уничтожено, а новое быстро подвезти из Германии было нельзя, тем более что немцы подвозили всё не по основным дорогам, а по лесным тропам, где мы их ловили. По сути дела, мы сильно помогли Красной армии, и помощь эта была очень хорошей – немцы в этом районе остались без оружия. На следующий день в город вошла Красная армия. В итоге немцы без боя сдали Краков и не взорвали эти плотины. Город и плотины были спасены, а так Краков был бы уничтожен. Вот две самые мои ощутимые операции – Овруч и Краков.
В одном из газетных заголовков о вас было написано: «Спасение Кракова – это самое большое, что я сделал в своей жизни». Насколько это так?
Неправильно! Почему самое большое? А чем плоха моя операция в Овруче? Большой же урон для немцев был!
Вы были знакомы с Евгением Березняком?
Березняк был разведчиком ГРУ. В те дни, под Краковом он был в моём лагере. У него была другая задача. Если у меня была задача делать засады, уничтожать противника и его пособников, то у него была задача разведывательная. Узнавать – где и какие корпуса немцев стоят, кто ими командует, какое количество и чем они вооружены, какая техника? У него были две дивчины – радистки. У них была радиостанция, и они постоянно передвигались, потому что её могли засечь. И они находились под охраной нашей группы, но близко к ним подойти я не мог. В основном они ночевали у нас в лагере
После войны я хотел встретиться с Березняком, но не вышло. Помню, была возможность, но он заболел или по другим причинам, в общем сорвалась встреча. Но он молодец большой был, ничего не скажешь. Делить нам нечего: он выполнял свой долг, а я – свой. Позже его украинцы отметили, Героя Украины ему присвоили, генерала дали.
Юлиан Семёнов создал «Майора Вихря». Вы с Березняком стали его прототипами, ваш подвиг по спасению Кракова был взят за основу. Встречался ли он с вами?
Ни разу я не встречался с Юлианом Семёновым и не видел его. Я об этом никогда и не думал. Меня несколько раз просили написать свои воспоминания, а я отвечал: «Я отвоевал своё, и это – самое главное. А пишут пусть другие, у кого есть желание».
Вы рассказывали, что у вас была попытка уничтожить генерала Франка?
Мне не повезло. Красная армия помешала мне. У меня были документы местного жителя, поляка. Я переодетым с фальшивыми документами ездил в Краков и нашёл там местных людей, которые рассказали мне, что у Франка, кроме охраны, был обслуживающий персонал, из поляков.
Когда в Белоруссии ликвидировали Кубе, там сделали примерно то же самое. Женщина, которая его обслуживала, подложила мину. И я тоже нашёл людей из его обслуги. Одному из них я дал бесшумный пистолет и договорился, что в тот вечер, когда Франк будет ночевать в Кракове, мы его уничтожим. У нас было всё подстраховано, мы должны были вывезти этого человека с семьёй. Но в тот вечер Красная армия перешла в наступление. Франк, узнав об этом, не стал ночевать в Кракове, а уехал в Ченстохову и больше в Кракове не появлялся. Я опоздал лишь на сутки. Моя операция была сорвана, а иначе я был бы Героем ещё в 1945 году.
Вам пришлось прожить 90 лет, чтобы дождаться заслуженного звания…
Ну, это вопрос к нашим кадровикам. Я же не знаю, как представляли к Герою Советского Союза. Я на войне получил два ордена Красных Знамени.
После Польши ваша группа действовала в Чехословакии?
Да, часть нашей группы перешла границу с Чехословакией и там действовала. Местные жители там нам помогали.
Как сложилась судьба ваших близких в оккупации?
Мой отец в дни оккупации всегда поддерживал связь с партизанами, помогал им узнавать обстановку, с людьми нужными связывал, оказывал им помощь. К отцу регулярно обращались партизаны. Там действовал отряд во главе с майором Морозовым.
Когда я уже был в Польше, под Краковом мне встретился солдат с моей фамилией – Ботян, оказался из соседнего района. Я попросил его передать сообщение через его родных моим родителям. И вот тогда мои узнали, что я живой и партизаню в Польше.
Когда мой отец умер, я приехал на похороны. Отец лежит в гробу, а у гроба стоит мужик на коленях. Оказалось, мой отец спас этого еврея. Когда немцы пришли в эти места, началась облава на евреев, и отец спрятал этого мальчишку у себя дома. В сарае, под сеном, где гумно, он его долго держал и кормил. Когда появились партизанские отряды, он отослал парнишку туда. Войну еврейчик пережил, воевал в партизанах. И когда отец умер, он пришёл поблагодарить за свою спасённую жизнь, не забыл его. Порядочный человек оказался.
Знали ли ваши родители о вашей судьбе в дни войны?
Нет, не знали. Уже после войны мы узнали друг о друге. Руководитель нашего управления написал моему отцу благодарственное письмо за воспитание сына. У меня же за годы войны были отличные результаты, вот и похвалили.
За все годы войны, вы ни разу не были ранены?
Это точно, хотя я участвовал во всех боях. Честное слово тебе даю – никогда не прятался! И ни разу не был ранен! Даже пуля чуть-чуть над виском у меня прошла и всё. Так что я везучий был, ничего не могу сказать другого. До сих пор я удивляюсь, столько боёв, вокруг убитые и раненые, а мимо меня все пули прошли. Счастье прямо какое-то!
Было ли вам страшно на войне?
Нет, ни разу, честное слово. Безусловно, разные случаи были со мной. Когда казалось, что выхода нет, тяжело и опасно. И в окружении я бывал. Но я никогда не терял самообладания, особенно перед молодыми бойцами и это меня спасало: то, что голова всегда работала, даже в самых тяжёлых условиях. Ну не было у меня такого, что, например, было с некоторыми бойцами – не собрались вовремя, ведут себя как невменяемые. Видел я воочию, когда идёт атака, бегут бойцы куда-то, ты кричишь им: «Ложись, какого чёрта ты бежишь!» И ктото ложится, а кто-то теряется, не соображает, что делает… У меня такого не было. Если не найдёшь выход из ситуации – погибнешь. Опасных ситуаций было очень много, и товарищей у меня погибло много. Те же бомбёжки бывали разные, летит бомба, и не знаешь – где она упадёт. Я отрываю быстро яму и лежу буквой Г. Бомбёжка – страшная вещь. От обстрела можно залечь, укрыться, а от бомбёжки невозможно. Я всегда говорил – если голова на плечах есть, то думай. Как поступить в ситуации, скрыться, залечь, товарищам помочь. Тебя в бою может любой убить. Во всяком случае, мне везло. Мои подчинённые ценили меня.
Что помогало вам и морально вас поддерживало, вдохновляло?
В те годы был лозунг – «За Родину, за Сталина!». Даже в атаку шли люди и кричали это. И я кричал. У меня никаких обид не было, я выполнял свой долг.
Какое у вас было личное оружие?
«Парабеллум», он всегда был при мне. Я его любил. Пистолет ТТ, который ты мне принёс фотографию сделать, тяжёлый был, я не мог с ним ходить, так и не привык. А вот парабеллум отличный, у него ручка удобная, стрелял он метко. И я сам стреляю хорошо. Рука у меня была твёрдой, зрение хорошее. Когда меня пару лет назад приглашали в тир, я выбил несколько десяток и девяток с пистолета.
Как ночевали бойцы, обустраивали свой ночлег, согревались, чтобы не замёрзнуть?
Чёрт его знает. Я думаю, что всё-таки закалка с детства помогла. Я был закалён и босиком по снегу ходил. На голом снеге не спали, ветки подкладывали или что-то ещё. Не помню я случаев, чтобы кто-то болел. Разве что зубы страдали. У нас была врач, с собой держала порошок какой-то. У кого зубы заболят – она разбавляла этот порошок, давала пить, действовало как обезболивающее.
Как обстояло дело с питанием на фронте?
Было по-разному. Но мы не голодали. Местное население помогало, но мы старались у них много не брать. Только по мелочи. Немцы часто питались за счёт местного населения. Приходит группа немцев, дают команду – собрать весь скот на деревне. Они его угоняют. Мы узнаём – по какой дороге немец будет гнать скот и какое количество, устраиваем засаду, убиваем немцев, берём пару коров себе, остальное возвращаем жители. И они довольны, и мнение о нас хорошее. Мы, партизаны, старались не обидеть крестьянина и не забирать у него последнюю скотину. Брали в основном яички и молоко, кур. Крестьянину же тоже надо жить. С одной стороны, немцы приходят обирают, с другой стороны нам надо помочь.
Были ли вы свидетелями немецких злодеяний в годы войны?
Мы видели сожжённые деревни. Но большую часть мы шли по тем местам, где немцев можно было встретить только на больших дорогах. А были и такие места, где немцев вообще не было, глухие деревни, где люди как жили при Советской власти, так жили и в годы войны.
Была ли у вас ненависть к немцам?
Ненависти не было, я её не чувствовал. Просто знал, что немец враг и оккупант и нужно было его уничтожать.
Трудно ли было вам руководить бойцами, которые был старше вас по возрасту?
Действительно, были бойцы старше меня по возрасту. Особенно из числа бывших военнопленных. Но у меня уже был большой опыт. Так что сложности не было.
Как обстояло дело с гигиеной?
У нас было принято, что когда наша группа останавливается в одном месте на несколько дней, то наш старшина-хозяйственник Исаев сразу организовывает нам баню. Одежду от вшей прожигали, накалялось все до огромной температуры и клали мы всю одежду и нижнее бельё на полки. Бельё же ты менять не будешь, в одном и том же воевали. Бывало, идём неделями, мокрые, потные, ждём, когда наконец-то баня будет. Баня – это лекарство от вшей, всех болезней и тифа.
Как вы оцениваете роль партии в годы войны?
Я сам в 1943 году вступил в партию. А так молодёжь по большей части была комсомольцы.
Как сложилась ваша судьба после войны? Ваша работа в разведке?
Я занимался разведкой. После окончания войны я попросился на приём к Судоплатову. Встретились, и я говорю: «Я хотел бы получить высшее военное образование». Он ответил: «У вас очень большой опыт работы. Сначала поработайте, а потом мы ещё раз встретимся и ваш вопрос обсудим».
Поступила задача сделать меня чехом. Позже я встретился с Эйтингоном и спросил: «Зачем мне быть чехом? Я могу быть поляком, у меня и язык, и образование польское». Он говорит: «Чехи – это одна из славянских наций, которая пользуется авторитетом и уважением на Западе». И тогда я понял, что чехи – это трамплин, чтобы потом выпрыгнуть куда-то подальше.
В 1947 году, находясь в Закарпатье, мы начали операцию. Остановился в Ровно и устроился на железную дорогу по ремонту подвижного состава слесарем. Тем временем между Чехословакией и СССР был заключён договор, чтобы чехи, которые жили целыми колониями, особенно на Украине, в Житомирской, Волынской и Ровенской областях, переселялись в Чехословакию. Оставляли только смешанные браки. Как местный, который поработал там, я тоже был переселён. Заслали меня одного, я представился как молодой чех, родители которого погибли в бомбардировке. Включился в группу молодых чехов и отправился в Чехословакию.
В семидесяти километрах северо-западнее Праги стоял город Жатец. Туда мы и направились на распределительный пункт. У каждого была своя профессия: кто пекарь, кто мясник, кто сторож. Я представился слесарем. В 20 километрах от Жатеца, в городе Хомутов, меня устроили на работу. Промышленный город, большой, развитый. Там выпускали трубы разного диаметра для поставок газа и нефти. Продукцию отправляли в основном в Советский Союз. Мне дали комнату, я питался в столовой на заводе. Узнав, что в городе есть техникум, я решил попасть туда учиться. Пошёл к директору и говорю: «Я хотел бы поступить в техникум». Оказалось, что директор Крант прибыл недавно на родину своих предков и возглавил уже не техникум, а Высшее промышленное машиностроительное училище. Узнав, что у меня нет никаких документов об образовании, он говорит: «Езжайте в Прагу в Министерство высшего и среднего образования. От них зависит – дадут ли вам сюда поступить». Я отпросился у своего мастера, поехал в Прагу. Прихожу, а мне говорят: «Сегодня – неприёмный день». Я отвечаю: так и так – войдите в моё положение, я всё-таки отпросился. Дежурный позвонил какому-то чиновнику, и я попал в министерство. Состоялся диалог. Он спрашивает: кто я такой? Я отвечаю: «Я – эмигрант, приехал на родину своих предков. Хочу быть полезным и себе, и родине, и получить для этого образование. Никаких документов у меня нет, всё пропало в годы войны. Родители погибли и дом сгорел». Он отвечает: «Вы в партии состоите?» А это уже был 1948 год, страной руководил Готвальд. В 1948 году в Чехословакии была большая внутренняя борьба между коммунистами и другими фракциями. Вся интеллигенция и многие госслужащие были против коммунистов. Я прекрасно эту политику знал. И поэтому отвечаю: «Никогда в партии не состоял и не состою. Моё дело работать и образование получить». Я прекрасно знал, что все чинуши были антипартийные и, по сути, антисоветчики. Он говорит: «Хорошо, езжайте, я дам команду в ваш техникум, чтобы вас туда приняли с испытательным сроком». Я вернулся и мне говорят: «Да, есть команда на вас, приходите с первого сентября». Я поступил в техникум, стал учиться. Было тяжело, особенно осваивать язык и литературу, только математика и физика для меня не составляли труда. Профессор по языку и литературе был старше меня на два года. Я ему объяснил ситуацию, он сказал: «Ну хорошо, я даю тебе учебники, ты выучи мне хотя бы биографии писателей». Потом спрашивает: «Леон Дворжак что написал?» А я ему от A до Z.
Техникум я окончил, из оценок у меня были только четвёрки и пятёрки. По распределению отправили меня на урановые рудники, добывать уран. Я работал механиком, получал приличную зарплату. В это время наши войска ещё стояли в Австрии. Начальник нашего отдела Герой Советского Союза Мирковский посетил меня в Праге. Дал мне указание – прибыть на встречу в Карловы Вары. Там я задал ему вопрос: «Есть одна приличная дивчина, бывшая комсомолка, чешка, прибыла недавно из России. Что мне, в бордели ходить? Я тоже хочу себе семью, с женщиной жить!» Он ответил: «Ну ладно, женись, но имей в виду, что, если тебе нужно будет её бросить, ты её бросишь!» Я ответил: «Ладно», чтобы не спорить с начальством и не получить отказ. Вот я и женился на Галине, и прожили мы с ней 59 лет. Родилась у нас дочь Ирина.
В-общем, Чехия была трамплином. Должен был я поехать потом или в Канаду, или в Израиль. Вскоре стал я ездить в Канаду. Там была колония чехов, и я стал там бывать. Не знаю, как бы сложилась ситуация дальше, но ввиду того, что в руководстве страны произошли изменения и моего руководителя Судоплатова арестовали, ко мне приехал представитель от нашего управления и сказал: «Все планы отменяются. Если вы хотите, я устрою вас в органы Чехословакии». Я подумал, что вот, наладил хорошие отношения с чехами, а тут они узнают, что я не был чехом. Поэтому сказал: «Не надо, я хочу домой». И вернулся в СССР. Это был 1955 год. Всех сотрудников стали увольнять. Мне говорят: «Езжайте в Белоруссию». Я отвечаю: «Что? Колхозником в колхоз? Я воевал и защищал Москву во время войны, дайте мне жилплощадь в Москве, и пошли вы к чёртовой матери!» Тогда по сокращению штатов меня уволили.
На Каляевской улице я получил большую комнату, но в ней жило три семьи в одной квартире. А у меня, кроме Галины Владимировны и Ирины, ещё и тёща приехала. Вот так мы вчетвером жили некоторое время.
Но мне опять повезло. Я поддерживал отношения с товарищем по чешской командировке. Он стал работать в ресторане «Прага» в Москве. И предложил мне: «Хочешь пойти ко мне работать в ресторан?» «С удовольствием!» И я работал метрдотелем, мне помогло знание чешского и немецкого языков. Полтора года так прошло. Я поддерживал связь со своим управлением, а затем туда пришёл бывший командир дивизии генерал Фадейкин. Вызвал меня на Лубянку и спросил: «Обратно хотите пойти?» «С удовольствием!» И вот я снова на работе в управлении. Опять Чехия, потом ФРГ. У меня была задача по подбору нелегалов и организации связи. Так проработал я 8 лет. Вернулся сюда.
И хотя у меня уже был солидный возраст и приличный опыт работы, я продолжил работу внештатным сотрудником. Но тут пришёл к нам на Лубянку новый руководитель. Был у нас с ним разговор, и я вспомнил про Судоплатова и Эйтингона. Я напрямую сказал, что эти люди руководили в годы войны нашими партизанами, организовывали работу в тылу врага. Они – большие патриоты и заслуживают большого не то что внимания, а уважения. А они отсидели оба. Оказалось, этот начальник был против них, и он меня уволил, за мои слова. Вот так было.
В основном работа с нелегалами заключалась в подборке людей, вербовке. Я, например, выводил людей в Западный Берлин. Также я старался помогать ребятам, кто уезжал туда, а здесь оставались их семьи. Передавал письма, деньги, иногда просили помочь устроить или, например, помочь машину купить. Люди тоже разные были. Например с Юбажаном было приятно работать, а вот с Наливайко хуже. Точно не знаю, сколько лет ещё будут документы по моим делам засекречены, пусть на то уполномоченные люди смотрят.
Алексей Николаевич, а что вы можете сказать о Судоплатове?
Только положительно могу сказать. Умный, честный и заботливый человек. О людях он заботился. Я точно говорю, что, если наш сотрудник погиб, и у него осталась семья, он выделял человека из числа наших сотрудников, который следил за семьёй покойного, помогал его детям устроиться. Или, например, у кого-то родители погибли, или дети, тоже оказывал помощь. Так что в этом отношении Судоплатов был хорошим человеком. Когда мы уезжали в тыл, он лично на вокзал нас сопровождал, говорил Карасёву: «Берегите людей! Выполнять задания надо, но беречь людей тоже надо!» Так что толковый мужик был. У меня даже была в фотоархиве фотография с ним на память. Жаль его. Это негодяй и сволочь Хрущёв отправил его сидеть на 15 лет только лишь за связь с Берией. А как он мог быть не связан с Берией, если Берия был его начальником! Два отличных мужика – Судоплатов и Эйтингон – отсидели из-за Хрущёва: один 15 лет, другой – 12. И реабилитировали их лишь в 1992 году!
Какое у вас отношение к Сталину?
Положительное. Я могу сказать только одно – не будь Сталина или будь на его месте кто-либо другой, мы бы не выиграли войну. Об этом даже не может быть и речи. Под немцами сидели бы. Может, и были у него ошибки, но всё же индустриализацию провели, к войне страна была готова. Перегибы были, не мне об этом рассуждать, я всего не могу знать. Но факт, что он был и Россия осталась. Без Сталина плохо было бы нам в годы войны. Да и заметьте, что он был скромный, кроме мундира и звезды Героя Социалистического Труда он ничего не носил. Это вам не сегодняшние товарищи, у которых за границей всё есть в имениях. Хорошо, что был такой руководитель в Советском Союзе.
Вы упоминали, что негативно относитесь к Хрущёву?
Что тут говорить, хорошо, что его убрали! У нас и так из-за него чуть голод не начался. Он же всех лишил подсобных хозяйств, всё, что у людей было, до последней коровы, всё пропало. Полудурок он, больше ничего про него не могу сказать!
Вообще, кто там был у власти, это было не моё дело. Главное то, что я и мои товарищи нашу страну отстояли. Советский Союз сыграл ключевую роль в победе над Гитлером и Третьим рейхом. И наш личный вклад в это есть.
Как вы отнеслись к развалу СССР?
Я особо не обращал на эти события внимания, т. к. не мне было решать. Но я-то всё категорически не одобрял. Развалить всегда можно, а построить вряд ли. Надо умного человека для этого поставить, а развалить и глупец сможет. И Россию же тоже хотели развалить на три части – европейскую, сибирскую и дальневосточную. Надо же было себе такое представить. Хорошо, что Россию целой сохранили. И я склонен считать, что развал сделали под диктовку США. Ельцин сразу позвонил Джорджу Бушу-старшему после заключения соглашений. И что сейчас, лучше все живут? Та же самостийная Украина, лучше, чем при СССР?
Как вы относитесь к тому, что в западной историографии роль Советского Союза недооценивают?
А кто победил, как вы думаете? Я считаю, Советский Союза победил. Безусловно, спас весь мир. Самые ключевые поражения немцев были от рук Советского Союза. Ведь Гитлер мечтал превратить всю территорию нашей страны до Урала в колонию, сделать славян рабами и служащими. Так что не будь Сталина, был бы на его месте кто-то другой, нам было бы плохо, но был Сталин – настоящий мужик. Страну сделал сверхдержавой. Многое то, на чём сейчас живут, построено при Сталине. Тот же ДнепроГЭС, те же заводы. Пусть говорят про него что хотят, а история своё дело знает.
Вы гордитесь тем, что сражались за Родину?
Некоторые фронтовики в перестройку и более поздние года разочаровались во всём. Да! А как же этим не гордиться? Только подонок может не гордиться тем, что он воевал за нашу Родину.
В чём секрет вашего долголетия?
Я никогда не курил и не злоупотреблял спиртным. Никогда пьяным себя не помню. Когда я служил оперативником, мне часто приходилось работать с людьми, сидеть за столом. Их нужно было напоить и разговорить. Я всегда знал меру, сколько можно выпить и когда. Мог выпить 50 грамм или 100, а больше мне ни в коем случае нельзя, никто не заставит. Да и тяги у меня к этому никогда не было. А другим я наливал много, чтобы информацию получить. Я знал многих бывших партизан и сотрудников, кто любил выпивать. Особенно когда звание или награду присвоят, бросают звёздочку в стакан и начинают. Я даже сейчас, когда ко мне гости приходят, поставлю рюмку, выпью в меру, а завтра пить не буду. Поэтому я чувствую себя прекрасно. Сердце у меня никогда не болело, я врачам не жаловался. Раньше я бегал так быстро, что меня никто догнать не мог, стометровку я чуть ли не за 10,2 пробегал. Вот с ногами сейчас конечно проблема, знаете, что я упал неудачно, теперь ходить не могу.
Ваше пожелание молодёжи?
Я бы хотел пожелать молодым, тем, кто займёт наше место после нас, удачи во всём. Молодые, учитесь и трудитесь на благо нашего Отечества! Мы всё-таки своё дело сделали, в своё время отстояли нашу страну. Я надеюсь, что и наша молодёжь будет такими же достойными защитниками нашего Отечества, как и люди моего времени, и всегда будут готовы, если возникнет опасность, защищать нашу страну. Я надеюсь и верую в нашу молодёжь.
Быть патриотом своей Родины – это самое главное. Мы всё можем, ведь всё-таки русские на всё способны. Русский народ и молодёжь может и учиться, и трудиться и защищать Родину. Так что я думаю, многие наши противники должны знать и знают, что с нами шутить нельзя. Так что можно спокойно доживать свою старость, зная, что наша страна будет под надёжной защитой. Молодёжь у нас грамотная, патриотичная, у нас есть, что защищать, и есть, с кого брать пример – со старшего поколения.
Надо беречь время, нельзя терять его зря. Время даётся молодому, и главное – использовать его для дела. Прежде всего – для учёбы. Когда человек грамотный, он полезен не только себе, но и государству, и вообще на руку всем. Поэтому нельзя тратить время напрасно. Пока есть возможность, надо учиться, где бы ты ни был. И не надо увлекаться сомнительными развлечениями, особенно спиртным. Не дай Бог! Особенно это вредно молодым. Время надо хорошо уметь проводить. Обязательно заниматься спортом. Когда ты занимаешься спортом, тебе ничего дурного в голову не придёт. С большим портфелем быть не обязательно, а вот спортом заниматься надо. Когда ты крепкий, ты чувствуешь себя уверенно, ты здоров и находчив. Главное, чтобы голова работала.
И я считаю, что у власти всегда должны стоять толковые люди. Чтобы знали своё дело, как решать ключевые вопросы управления страной. И с хозяйством уметь работать, и чтобы экономический рост был, а главное, чтобы никто никогда не посмел напасть на нас. У нас всегда армия была одна из сильнейших в мире.
Я в нашу молодёжь и страну верю, безусловно. Всё-таки есть чему учиться нашей молодёжи. Ведь у нас богатая история. Сколько бы раз на нас не нападали, сколько войн у нас не было, мы всё-таки выдерживали и были победителями. Так что сейчас на молодёжь можно надеяться, и молодёжь должна понимать, что мы уже своё дело сделали и отошли, а сейчас только от вас, молодых, зависит будущее нашей страны и в военном, и в экономическом смысле слова. И молодые, которых в армию призывают, должны быть хорошо подготовлены. Как солдаты, так и офицеры. Защитники Родине нужны.
Спасибо Вам огромное, Алексей Николаевич! Низкий Вам поклон!
Ну ладно, хватит, давай теперь сыграем в шахматы. А ещё выпьем с тобой и закусим.
Из наградных листов:
орден Красного Знамени (1943):
Наградной лист в ЦАМО РФ не обнаружен.
орден Красного Знамени (1944):
Наградной лист до настоящего времени засекречен.
Звание Героя Российской Федерации (10.05.2007):
Присвоено за мужество и героизм, проявленные в ходе операции по освобождению польского города Кракова и предотвращению уничтожения его немецко-фашистскими захватчиками в период Великой Отечественной войны 1941–1945 годов.
Автор выражает благодарность Владимиру Кошлакову, а также дочери Героя — Ирине Алексеевне.