Бурцев Фёдор Иванович
(21.01.1920 — 18.10.2018)
Фёдор Иванович Бурцев (родился 21 января 1920 года в деревне Поляницино Костромской губернии, умер 18 октября 2018 года в Калуге) – полный кавалер Ордена Славы (орден I степени № 2362, Указ от 19.08.1955). В Красной армии с октября 1940 года. Служил в пограничных войсках НКВД СССР в Забайкалье. Участник Великой Отечественной войны с декабря 1942 года в должности помощника командира взвода связи батальона 264-го стрелкового полка. Боевое крещение получил в боях на Центральном фронте под Орлом. В марте 1943 года получил обморожение ног. Лечился в госпиталях в Чимкенте и Алма-Ате. Затем прошёл обучение в запасном полку и стал механиком-водителем. В мае 1944 года был отправлен на фронт в качестве механика-водителя САУ-85. Участвовал в операции «Багратион», освобождении Латвии, Литвы, в боях в Восточной Пруссии и штурме Кёнигсберга. Был дважды награждён орденом Славы III степени, в 1955 году был перенаграждён и стал полным кавалером ордена Славы. В июне 1946 г. в звании старшего сержанта был демобилизован. В 1954 году окончил Свердловский юридический институт. Служил следователем и прокурором в Пермской области и в Перми. Уволился из органов Прокуратуры в 1996 году. Старший лейтенант в отставке и старший советник юстиции. Заслуженный работник прокуратуры РФ. Согласно последней воле похоронен в городе Екатеринбург.
Фёдор Иванович, расскажите о ваших предвоенных годах.
Родом я из деревни Поляницино Костромской области. Раньше в ней было тридцать домов, а сейчас её и вовсе нет! Большая крестьянская семья, родители – Иван Александрович и Александра Кузьминична, я – шестой ребёнок. Нас было три сына и три дочери, я был младший. И на войне был. Но в итоге всех пережил.
Я мало в Костромской области жил. Отец был в ходничестве, работал маляром, столяром, стекольщиком, когда надо было, шёл с ящиком через плечо и вставлял окна. Но потом началась коллективизация, а отец – кулак, пришлось имущество колхозу отдать. У нас дом был, пятистенный, большущий. Из него потом сельский совет сделали. Кормить семью нечем, и отец подался на заработки в Свердловск, потом мать уехали за ним. Всё бросить пришлось и перебраться. Затем перевезли нас, детей. Я помню, как нас на извозчике довёз родственник. Купил нам билеты до Свердловска, и мы вместе с старшей сестрой Любой поехали к родителям. Отец снял флигель, сделал из него квартиру и там мы жили. Я учился в средней школе, закончил семь классов, работал маляром. В 1939 году вступил в комсомол.
Помните ли вы ОСОВИАХИМ, сдавали ли вы нормы ГТО?
Проходили это, я всё нормально сдавал. Да и физкультура у нас была в войсках, каждый день один час. Дрессировали нас как хороших учебных собак.
Было ли у вас предчувствие, что скоро начнётся война?
Естественно! Только убитый мог не знать, что война будет. Сталин откладывал войну всякими способами. Потому что государство не готово было. Хоть и обвиняют его за это, говорят, неправильно делал. А он откладывал всеми путями, всё заключал. Все мы понимали, что война будет. А Гитлер есть Гитлер, куда его денешь? Он полез. Хотя Бисмарк завещал, чтобы на Россию не нападали, её никогда не победишь.
Фёдор Иванович как сложилась судьба ваших близких в годы войны?
Старший брат был машинистом и не воевал. Другой брат был полуслепой на один глаз, хотя был хирургом. Так и пробыл всю войну хирургом в деревне. Сначала в Чернушке, потом в Большой Сосновке, в Пермской области. Один я воевал.
Когда вы были призваны в армию?
В 1940 году осенью меня призвали в армию, и я попал в Пограничные войска на границу с Монголией. До присяги я служил в Чите, пограничном городе, после – на границе. После начала войны меня направили в Иркутск, в кавалерийский полк, оттуда – в город Мары, в Среднюю Азию. И уже из Маров я попал на фронт. Я кем только не был. Из пограничника – в кавалеристы, из кавалеристов – в связисты, из связистов – в танкисты! (смеётся)
Как вы восприняли сообщение о начале войны?
А никак. Мы же к войне готовы были. Мы только ждали, когда Япония, которая была в союзе с Германией, нападёт на нас. А она не напала. Готовились мы с Японией воевать, но видимо она после Халхин-Гола, когда ей надрали задницу как полагается, на нас больше не лезла. Когда нас шпион корреспондент Зорге сообщил, что Япония не нападёт, тогда нас и стали готовить к переброске на фронт.
Меня в Читу направили в пограншколу младшего начсостава, осваивать специальность связиста. Там и узнал о начале войны. 22 июня 1941 года на стадионе «Динамо» сидели. Матч «Локомотив» (Чита) – «Краснодар». Перерыв. И тут объявляют. В тот день почти все курсанты подали рапорт на фронт, но их отклонили. Завершил учёбу, направили в запасной кавалерийский полк погранвойск, командиром эскадрона связи.
Когда нас перебросили в этот туркменский городок Мары, мы пошли купаться. А вода-то у них в речке холодная. Мы вместе с лошадьми полезли купаться в одних кальсонах. Весь город сбежался посмотреть, что это за люди приехали, которые в такой холодной воде купаются. Ну, оно и понятно, горная река холодная. В Иркутске же вода из Байкала течёт, мы в ней купались там.
Как так сложилось, что вы побывали в разных родах войск?
Я пограничником и кавалеристом вообще мало был. Да и связистом в пехоте тоже. Добивался перевода в боевую часть. Ну и осенью 1942 года, наконец, добился. В декабре 1942 года попал в 70-ю армию. Попал на должность пом.ком.взвода связи в 264-й стрелковый полк 7-й мотострелковой дивизии внутренних войск НКВД.
Первый мой бой был как раз в районе Курской дуги, но до начала Курской баталии. Особенно бои в феврале 1943 года были тяжёлыми. Ты только на войне поймёшь, что не всё то, что свистит или гудит, летит в тебя. Ты этого никогда не услышишь и не увидишь. Я на Курской дуге под бомбёжками побывал и это понял. Под Шяуляем ко мне в окоп прилетела мина, но к счастью не разорвалась. Окопы пехота рыла своими руками на Курской дуге. Помнишь карту боёв? Вот я был на самой загогулине. Нужно было связь с командиром поддерживать. Но позиции ни хрена не готовы, лежал в лесу прямо у телефонного аппарата в снегу. То, что мы делали, до начала наступления было под грифом «секретно». Вот там я получил обморожение. 6 марта 1943 года, на дворе морозы 25 градусов, а я – в летних сапогах.
С обмороженными пятками валялся. Пальцы были целы, а пятки обморозило. Пальцами шевелил, а пятки прихватило. Мороз был. Лежал в снежном окопе. Я ещё месяц в таком состоянии был. Только потом, когда приехал врач санитарный, ему, видимо, кто-то из наших про меня сказал. Отправили меня в медсанчасть. Я по разбитой дороге иду с пяти утра до одиннадцати вечера, боль в пятках – как будто по углям иду. В землянке еле-еле с меня сапоги сняли, портянки все в крови, клочки кожи. Врач посмотрел мои ноги – пятки все окровавленные, отмороженные, кожа с них слезла, живое мясо. И мизинцы отмороженные. Врач поразился: «Ходить ты будешь, а воевать уже нет, отвоевался». Ну и он меня сразу увёз с собой. В госпитале лежал, в Чимкенте и Алма-Ате. У меня и обморожение удивительное. На фрон — те я себе не пальцы, а пятки отморозил. Ребята всё удивлялись, как их можно отморозить. На пальчиках в госпитале ходил, как балерина.
В госпитале выздоравливающих кормили как на убой. Командиры всё пропивали. Утром, если найдёшь воду или кусочек солёного огурца, это ещё что-то досталось. Три месяца лечился.
Когда меня хотели в запасной полк отправить, я сказал: «Домой не поеду, возьмите меня в танкисты, там шагать не надо, я смогу». И был набор в Ташкент. Меня долго не отпускали. Я два раза на «губе» отсидел за неподчинение. Два раза разжаловали. Я всё время на фронт просился, ругался со всеми. Был как бешеный. На третий раз махнули рукой и отправили меня на фронт в пехоту. Всего за войну я пять раз отсидел на «губе». Умудрялся. Не подчинился командиру – меня на 5 суток на «губу». Один раз попал за то, что самоходку утопил. Было написано, что через мост нельзя ехать, а я поехал и разрушил мост. Ну и меня на «губу». Была выкопана траншея. Нас туда посадят и лесенку уберут, и никто не охранял нас. А куда мы на хрен убежим? Нужно нам было убегать?
Приехали набирать в Свердловск на механиков-водителей и наводчиков в самоходки. А я умудрялся хорошо учить казахов. У меня все казахи расчёты сдавали на пять, а у других ни хрена не сдавали. И меня командир полка постоянно спрашивал: «Как у тебя так получается, что все твои сдают, а у остальных не сдают?» А я умудрялся. Одного находил, который по-русски разговаривает нормально, ему по-русски объясняю, а он им по-казахски полностью повторяет, и они все слова по-русски знали и сдавали. И с узбеками также. А я всё время на фронт просился. А не отправляют… Откуда я знал, что у остальных-то не сдают?! Долго я пробыл в Алма-Ате, год, по-моему. Потом видимо надоело, и меня всё-таки отправили.
Конечно, я подумал – какой из меня водитель, кроме лошади ничего в деревне не водил, навоз возил. А оказалось – судьба. Я всё сдал на отлично, одним из лучших в училище был, и меня инструктором сделали. Шесть месяцев учили.
«Уралмаш» тогда выпускал САУ-85. Получил машину, и с ходу на войну. 1-й Белорусский фронт. 1437-й самоходно-артиллерийский полк 1-го Краснознамённого танкового корпуса. Летом 1944 года наконец-то вернулся на фронт.
На какой технике воевали?
Была самоходка 76-миллиметровая. Только они в бой, как все разбегаются. Вот и вся война у них была. У них спереди броня 3 см, а сзади ничего нет. И если снаряд сзади упадёт, то все осколки ихние. Экипаж поэтому убегал и прятался. Остановят самоходку и лежат под ней. Мы её называли «беззадой», не знаю – кто такое творение изобрёл?
А я воевал уже на самоходке нормальной с 5-сантиметровой броней. У неё только башни не было, как у танков. А остальное всё было как у Т-34-ки, и ход тоже. Только стрелять, как танк, она не могла. Танк мог стрелять на ходу, а самоходка – только с короткой остановки.
Переучиваться с одной машины на другую было нетрудно. И Т-34, и СУ-85 по сути одинаковые. Только у танка башня есть, а у СУ башни нет, с места стреляла. Мы поддерживали танки огнём. У нас в корпусе три полка было, наш – на СУ-85, потом СУ-76 эти беззадые. Я мог любую машину водить – и СУ-85, и Т-34 запросто, ничего тут особенного нет. Только у САУ четыре скорости, а у Т-34-ки – три скорости.
Было нас четыре батареи по пять самоходок. 20 САУ и машина командира полка – всего 21 машина. Придавали нас танкам. Я больше на фронте с 159-й танковой бригадой повоевал. Они нас лучше всех признавали. Командиры требуют, чтобы мы работали так сказать слитным аппаратом – танки и самоходки в едином ударе. Вот и варимся в одном котелке.
Я, когда на фронт попал, то наши уже наступали, а немцы отступали. Немцы хорошо получили под Москвой и Сталинградом, на Курской дуге им ещё перцу дали. И когда я попал в 1-й танковый корпус, мы поддерживали наступление наших танков. Освобождали Латвию, Литву, в Восточной Пруссии воевали.
Мы никогда количество наших боёв не считали. Там кто-то за нас считал. У меня было насчитано 40 атак. Сколько я там чего подбил, я не помню. Только я не люблю вспоминать войну вообще. Единственное – кроме грязи там ни хрена не было. Война есть война, чёрное это дело.
Фёдор Иванович, а если всё же вспомнить?
Могу вспомнить отдельные случаи.
Был случай, деревня Яцинино, захватили её. Жители все убежали кто куда, а курицы остались. И вот паренёк какой-то побежал, и его немцы заметили, видимо на каланче местной немец сидел, корректировщик. Полетели мины. Кое-как до нас добежал, а я всегда самоходку между строением и деревом ставил, чтобы меня немцы не видели, а я их видел. Прибежал и говорит: «Меня накрыли немцы», а я ему: «Так что накрыли-то, вон каланча, кто-то там сидит». Наводчику говорю: «Осколочным п****ть туда, только на противоположный столб». Там в прямой столб бить ни хрена не будет толку, а в другой ударить – снаряд разорвётся изнутри. Он прицелился, да как п*****– всё, больше никакого корректировщика. Больше в эту каланчу никто не сел, увидели бы – опять стрелять начали бы по ней. Втёмную стрелять смысла нет – если ты никого не видишь, то стрелять зачем? Пугать что ли кого?
А был случай, когда я чуть не женился. Там девка красивая была, немка. А я тоже красивый был и ей понравился. Она липла ко мне, и я чувствовал это. Она говорит: «Жениться – через костёл». Я член партии был, а у нас помощник по технической части полка в нашей роте. Я ему говорю: «Намечается праздник!» «Какой опять?» «За меня немка замуж выходит». «Фёдор, что с тобой? Женись, пока стоим на отдыхе. Женись, х** с тобой, лишь бы выпить». Мы тогда часто на отдыхе стояли. Ну, только всё приготовили, хозяин такого барана заколол и тут нас по тревоге сняли. Так она до Юргбурга на броне сидела, ревела. Наводчик ушёл на броню, она его место заднее заняла. Сидит, воет. «Как же я без тебя буду?!» Я говорю: «Что, милая, не успели мы пожениться-то. Видишь – война!» «Приедешь ко мне?» Я говорю: «Не убьют, может и приеду. А убьют – тогда не знаю». А потом забыл про неё…
Я сам сам за недисциплинированное поведение сидел на губе. На фронт просился, а меня ни х** не отправляли. На фронте сидел – послал командира машины на х**. Он доложил командиру полка. Тот спрашивает меня: «Куда командира послал?» Я говорю: «На х**!» «Почему?» «Заслужил!» «Он на тебя пожаловался!» «Вот засранец!» Добавил мне командир полка ещё пять суток. Говорит, хотел пять дать всего, а за засранца ещё пять. Получилось десять. Говорю: «Я могу его хоть как ещё раз назвать!» «Ещё получишь пять суток!». Я говорю: «Больше я с ним не только воевать, а срать рядом не сяду!» «Ещё пять суток хочешь получить?»
Воевал-то я нормально, хорошо. Но меня командиры полка не любят, а куда деваться? Я говорю: «Больше его к нам в машину не сажайте. Пошёл он на х**! Близко к машине не подойду!»
Один раз командир бригады приказал нарушить все инструкции. Дело было в Прибалтике. Мы были в охранении командира бригады. Разведали маршрут, дороги нет впереди. Комбриг вызвал всех мехводов и приказал вперёд двигаться. «Если ты засядешь, то танки тебя вытащат, а если танк засядет, то вы его не вытащите». А это же нарушение инструкции. Я пошёл впереди танков по болотам. Вокруг немецкие укрепления, оснащённые «фердинандами». Вышли на Клайпеду.
В Восточной Пруссии ко мне посадили командира другой машины, на место наводчика. А стрелять он не умеет. Впереди стоят три сосны, я сказал: «Пошли туда снаряд, может там вражеское орудие».
Ну, он два снаряда бахнул, так они не долетели даже. Командир приказал идти вперёд. А немцы танк впереди нас пропустили, а по нам вдарили. Как я и думал, там пушка немецкая стояла. Снаряд – в боевое отделение. Этого наводчика пополам порезало, командир в лицо был ранен.
Под Шяуляем нас поставили в засаду, в живой изгороди встали. Целимся на шоссе и ждём. Показался «Тигр». Вдарили по нему бронебойным, вспыхнул он. Я впервые услышал в жизни: «Тигр горит!». Потом «Пантера» идёт. Мы и её уложили. Главное – место в саду, где прятались, меняли. Но нас обнаружили, дом и сарай сожгли, мы еле от пехоты отбились, пулемёт на танке есть, а на САУ нет. Подбили нас, мы выскакиваем, а я медлю у меня ж с пятками проблема. Потом ребята меня спрашивают: как я с такими ногами на фронт попал? А я ответил, что танкисту пешком ходить не надо.
Какие достоинства и недостатки были у вашей СУшки?
Всякие, милый. Во-первых, хорошая броня, у меня машина ни разу не ломалась. У других были поломки, или даже сами ломали. Придумают что-нибудь, малость, но сломают, а без этой малости воевать нельзя. Вот и всё. Недостатков не было. А вообще механик-водитель водил, и только самые-самые маленькие погрешности исправлял. А так за нами ездил взвод ремонтников, и он сразу ремонтировал. Мы в это время отдыхали, экипаж не помогал даже ничем.
Немецкую технику я оценить не могу, мы её только подбивали. У нас КВ сильный, но КВ скорость подводила. «Тигр» у них был сильнее многих наших танков. Наши снаряды в лоб «тигра» не брали, у него лобовая броня крепкая. В бок надо, где три сантиметра. Старались к ним в бок зайти.
Сколько у вас в машине было снарядов?
Под пушкой было 12 снарядов, в казённой части стояли ещё. Я сижу на своём месте, за мной – наводчик, впереди – большое пространство и тут лежат снаряды. Шесть штук сбоку, рядом со мной и сзади трансмиссия сделана, восемь штук стояло. В основном так было: сначала восемь штук израсходовал, передышка и опять наводчик или заряжающий ставит. Снарядов всегда хватало. Я ни разу не помню, чтобы мы всё истратили и нам бы не хватило. Подкалиберные, фугасные и осколочные. Подкалиберные снаряды жёсткие, по практике скажу – зад с передом не сходился. Пушка наотлёт как веер.
Какие территории вы освобождали, в каких боях участвовали?
Освобождал Белоруссию, Прибалтику, был в боях в Восточной Пруссии. Знаешь, какая оборона у неё укреплённая была? Мы сначала шли справа, потом нас перебросили вдоль. Затем, как говорят, поставили нас прямой наводкой.
Большие были потери среди самоходчиков?
Нет, если научишься воевать. Прибивают первый раз – если не погиб, то значит, будешь воевать. А если бестолковый – попадёшь в п**** сразу. Навоевался в первом бою. Особенно пополнение и гибло, не умели воевать потому что.
Не будешь соображать – тебя с ходу спишут. Я засекал, сколько жили прибывшие на пополнение. Почти все машины погибали в первом бою. Плохо их учили, надо уметь учить. А тыловики, они не фронтовики же, чему они научат? Пока меня учили, я всегда на второй скорости работал, механик-водитель Т-34 запрещал мне больше скорость делать. И опыта я уже набрался только за рычагами СУ-85.
Мою машину один раз подбили. И один раз я поменял СУшку. Так получилось. Одну подбили, а вторую подбили и там механика ранило, и я пересел в неё. Заряжающего тоже ранили. Нас двоих пересадили, а я сходил к командиру полка и говорю: «Наводчика нам верните, пожалуйста. Мы дружно воюем, а этого нового наводчика я не знаю, как он воюет». Этот наводчик мне ни разу спасибо не сказал, как в тылу устроился, так всю войну в тылу и просидел.
Один раз мы попали на «Тигра», смех, да и только. Пошли немцы насквозь, а мы выехали тихонько сбоку, объехали его со стороны, и я говорю: «Митька, теперь всё от тебя зависит. Твоя задача – быть нам живыми или не быть. Сумеешь попасть так, чтобы его уничтожить?» Он говорит: «Постараюсь». Я говорю: «С чего начнёшь?» Он отвечает: «Сначала посмотрю, где экипаж. А потом чем он стоит ко мне. Если лбом, то по гусенице вдарю, потому что в лоб без толку». Ну, стрелок был хороший, выбрал момент, как шарахнул ему в бок сразу. Он вспыхнул, весь горит, теперь нам не страшно. Подбили три танка и уехали. Вот и вся задача. Экипаж его если и спасся, то удрал, танк не потушишь. У нас тоже, когда самоходки горели, пытались некоторые потушить, да ни хрена не потушишь! Когда горючим заправляешь, то там масло прольёшь, тут прольёшь, и по существу вся броня масленая становится.
Сколько раз вы были ранены на войне? Два раза. У меня и сейчас осколок в заднице сидит. Машину подбили, мы выскочили с заряжающим, побежали, он у нас здоровый парень был. Снаряд упал и один осколок мне в задницу, в левую ягодицу. Там и сидит. Всего каких-то два сантиметра от выхлопного отверстия.
Приходилось ли где-то вступать в бой вне машины?
Один раз такое было. Попал снаряд в казённую часть танка. У меня передний люк, я через него и выскочил. Со мной стрелок-радист был, он вперёд меня выскакивал всегда. Пока я соберусь, ногой люк открою, он в этот момент проскакивает, и летит вниз головой. Ничего, цел остался. Командир с наводчиком убежали, х** его знает куда. Мы с заряжающим вдвоём остались. Я говорю: «Да какая же, … твою мать, это за война? А кто стрелять будет?!» Заряжающий говорит: «А я откуда знаю, чего они удрали?» «А ты чего не убежал?» «А я ж всё-таки воевать пришёл в армию, а не бегать». Сознание такое. Мы остались, а они убежали на х** и всё. Потом командир полка нас вызывает. Я говорю: «Что это за война? Командир машины и наводчик убежали». Он отвечает: «Получат по заслугам, раз убежали». В итоге наводчик получил пять суток «губы» во время остановки, а командиру – порицание.
А так считают, что у меня три ранения, по ним повышенная пенсия, у меня же обмороженные ноги, и два осколка. Второй раз в руку ранило. Хотя я тот осколок даже не почувствовал, потом, когда в бане разделись, мне ребята говорят: «А что у тебя за х**ня?» Я посмотрел, говорю: «Видимо, ранен был».
Кто был у вас в экипаже? Помните боевых товарищей?
У меня первое время был наводчик, помесь поляка с евреем Митька, затем –Якуб, узбек, а механик-водитель – я, русский. Командир – татарин Тахир. Мы смеялись: «Нас можно в любое место посылать, мы – интернационал!»
Вообще в самоходке командир ни к чему, только к начальству ходить. У него в машине было самое-самое говённое место. И ты представляешь, командир машины по сути слепой – он ничего не видит через этот прицел. Слепой! Ни хрена не видит! Кто так придумал, не знаю. И на кой хрен тогда командир, раз он ничего не видит. Когда прошли учения, командир полка говорит: «Вот удивительно, у всех командиров триплекс повёрнут назад. Что вы там смотрели, я так и не смог понять». А надо было просто триплекс в руки твёрдо взять и в одном месте держать, а не крутить. Первый командир-татарин говорит: «Фёдор, вы с Митькой воюйте, мне тут делать не хрен». И ушёл к автоматчикам.
Командиры никогда на этом дурацком месте не сидели ещё и потому что если два раза выстрелил, и заряжающий не успел гильзы выбросить из гильзосборщика, то снизу командиру не пролезть. И сверху не пролезешь, расстояние такое. А он сидит в таком закутке справа. Когда эту гильзу водитель отбросит, то он как в тюрьме – ни туда, ни сюда. И сидел командир вместе с автоматчиками на броне.
Не знаю, кто придумал такое место командиру? И люка у него не было, главное. Был бы люк, он бы сидел внутри, легче выскочить-то. Откинет наводчик гильзу – там ни хрена не видишь. А на броне все командиры сидели, не только наш. Говорит нам татарин: «Вы рулите, я пошёл на броню. Не нужен я вам. Что я увижу из этого закутка?»
Перед тем, как экипаж собрали, все учились в разных местах: механики, наводчики, заряжающие. А потом, когда формировали экипажи, кто с кем попадёт. Мне хорошие ребята попались, дружный экипаж. И этот первый командир был прекрасный, который татарин.
Отношения у нас были нормальные. У нас пока татарин был, во какие отношения были! Потом татарина контузило, заменили его на Богатырёва. Слушай, такого человека не забуду. Такая скотина! Как сел Богатырёв, начал всех ссорить, такая скотина был. Как-то Витька стал со мной ругаться, я ему говорю: «Тебе со мной воевать, а он как убегал всю жизнь, так убегать и будет, потому что он трус! Нельзя нам ссориться, мы же единый экипаж. Заряжающий не успеет зарядить или стрелок опоздает со стрельбой – не опередим немцев, тогда погибнем!» Витька тогда его перестал слушать вообще. Экипаж я ни разу не менял.
Командир полка тоже хороший был, фамилию не помню. Когда учения были, то после окончания он собирал всех командиров и мехводов, общался с нами. А потом беда случилась, на него же его политрук наехал и сломал ему ногу. На другого командира заменили. Потом мы нашего старого командира видели, после выздоровления. Прекрасный командир был, а ни х** не восстановили, в другой полк ушёл.
Был у нас ещё цыган – в другие машины никогда ни за что не садился. Автоматчиком был. Прекрасный человек, душа большая. Как только атака начинается, он сразу приходил к нам. У них же рота всегда отдельно находилась. Приходит к нам, и мы понимаем – значит, сейчас тронемся в наступление. Так и получалось. Раз автоматчики пришли, распределение было. У Митьки шинель была английская. Митька им шинель продаст, а цыган сзади идёт и отбирает её. Самогону наменяли!
Наш цыган здорово плясал и немцев любил изображать. Когда приехали концерты давать, я говорю: «Слушай, иди выступи, а то у них плясать никто не умеет по-настоящему». Он вышел, говорит: «Давайте лучше я вам спляшу!» А никто же не знал, что он плясать умеет.
С ним история такая: отстал он от своих, и ему командир полка сказал: вот тебе экипаж, если сдружитесь, то оставлю с ними, а если нет, то постараюсь отправить тебя к твоим. Так он у нас до конца войны и пробыл.
Этот цыган все заначки немецкие в машинах знал – где и куда прячут. Откуда он только это знал?! И на спор у одного механика-водителя часы выспорил. Спорщик был, всё время спорил и никогда не проигрывал. Тогда спорили на всё. Говорит: «Спорим, что я тебе сейчас из горящей машины банку консервов достану?» Я-то уже с ним не спорил, я знал, что если он спорит, то обязательно выиграет. А тот не знал и поспорил. Ну, тот нахлобучил себе накидку на голову, залез и достал банку консервов. Вот и проспорил часы мех-вод! Сколько у него часов было, он всё на часы спорил. Часов трофейных было много, и наручные были, и другие всякие. И спорил он всегда на часы. У меня и то пара штук было – на каждой руке по часам. Выспорил нам цыган. Горит машина, он залезает, немножко побрызгает ведром воды там, где заначка у немцев, и из этой заначки достаёт продукты, консервы, что поесть. Не помню, как у немцев эта заначка называется. Консерва, так сказать, на запасной случай. Мы-то сразу съедали, а они берегли. Так сказать, не трогали этот неприкосновенный запас. А мы, как только машины подбитые увидим – всё, пи****, открываем и забираем всё, что есть. Если что-то случится, у нас всегда было что поесть.
Фёдор Иванович, имена ваших товарищей помните?
Митька – он же Дмитрий Егорин, у него ж фамилия смешная-то. Татарина уже не помню – Усман. Уже сейчас не вспомню. Митю-то помню. Цыгана – нет.
Штурм Кёнигсберга был тяжёлым?
Да, город был здорово укреплён. Было много подбитых танков. Они их подбивали фаустпатронами. У них в последние дни войны другого не было. Они, сволочи, оставляли пацанов с фаустпатронами в засаде против нас.
Вот говорят: праздник со слезами на глазах. И это – не пустые слова. Так уж получилось, что из 21 машины только меня одного не подбили. А почему – не знаю. А потом и для моей машины последний бой наступил. Стояли мы в обороне под Прейсиш-Эйлау. Немцы наступают, командир мне приказывает выдвинуться из засады на позицию. Но мы даже тронуться не успели, как прямо в лоб машины болванка. И, как назло, рикошет – в бак с горючим. Самоходка загорелась. Всё, пи****! Но благо, экипаж успел затушить огонь, и я вывел машину на позицию. Ну и видим вражеский танк, мы первым выстрелом его подбиваем. Затем второй «Тигр», мы его тоже подбиваем.
Самоходку – в ремонт, а меня на Т-34 пересадили. Я даже не успел ни с кем познакомиться, как на следующий день танк подбили, и я всех товарищей потерял. Сам ранен был тоже. У меня и сейчас железо в бедре.
Помните ли вы день Победы?
Как не помнить! В Кёнигсберге я закончил войну, на Земландском полуострове добивали немца. А потом в Гумбиннен на переформирование. И там 9 мая. Такой салют был, из всех орудий. Куда только гильзы не падали. Даже выпили немножко. Я уже не пил после одного случая, но тут выпил. Мы вообще готовились к отправке на Дальний Восток, но, не знаю почему, командир корпуса других туда отправил, а нас – нет.
Какое у вас было личное оружие?
У меня был наган, а у наводчика – автомат ППШ. А у заряжающего винтовка стояла. У командира танка – ТТ.
Фёдор Иванович, как обстояло дело с униформой и снаряжением?
Шинелей у нас не было, только ватники. Зимой – шапка-ушанка, летом – шлем. У Витьки-то шинель английская была, потому что он с пехоты её приволок. Единственное, для чего он её использовал, это когда они с цыганом её меняли…
У меня была трофейная кожаная куртка, с немца одного снял, дыра была в одном месте, пуля, его командир убил. Потом я её отцу отдал, он заштопал это место. А я так с дырой и ходил.
Самая большая проблема – сквозняк. Люк-то тут открыт и там открыт, и, когда едешь, продувает. Вот плечи у меня были страшно простужены, я до сих пор их лечу. Люк мы держали открытым всё время. А как закроешь? Только в бою закрывали, а так с открытым ездили.
Как у вас, танкистов, обстояло дело с питанием?
Нормально, мы сыты были, у нас питание с собой было. У нас и сало было. Я сало плохо ел, а наводчик и заряжающий кусками резали. А один раз даже целый окорок достали. У нас вся еда была на том месте, где командир должен был сидеть. Пункт питания, склад. Мешок крупы, мешок муки – всё в этом закутке. Кухня с горячим питанием всё время с нами ездила. Только когда мы были в бою, она немного отставала, конечно. Кормили всем, но в основном мясными консервами. Если на месте стояли, так организовывали столовую, готовили, и мы в столовую ходили.
Что входило в сухпаёк танкиста?
Всякое бывало. Обычно кусок хлеба и кусок сала. Основная пища. Как только фронт, сразу трогаешься, тут сухой паёк всем дают, ну мы тут же его съедали. Не то что немцы, те берегли.
Как обстояло дело с алкоголем на фронте?
Один раз мы нажрались водки, и бл***, твою мать, как назло ночью в наступление. Я с тех пор не стал пить вообще ни грамма. Потому что я – пьяный, самоходка не слушается, руки вообще не работают. До реки кое-как, дураки, доехали, я умылся, кое-как с себя опьянение снял и с тех пор отучился пить.
А так у меня фляга для воды всегда была наполнена или самогоном, или спиртом, никогда в ней воды не было. Хотя я сам не пил. А кроме фляги у меня ещё стакан был. Я, когда ребят обучал, то мне один парень подарил стаканчик складной. Коробочка плоская, а раздвинешь – стакан. Командир не может найти, придёт, говорит: «Фёдор, раздвинь стаканчик». Я раздвину, налью ему. Нигде он не мог найти, а у меня всегда пил. Пару стопок выпьет и говорит: «О! Хорошо!» И пойдёт. Ко мне всегда приходил опохмеляться.
Табак вам выдавали?
Я не курил, поэтому х** его знает, сколько он там полагался. Я его всё время продавал. За деньги, за сахар.
Делали ли бойцы из бумаги самокрутки?
Я не курил, поэтому х** знает, кто делал или не делал…
Были ли зажигалки на фронте?
У меня одно время была зажигалка, кто-то подарил. Она на газойле не работала, только на бензине. А где ты возьмёшь бензин?
Вещмешок всегда за спиной. Ещё шахматы гремели всё время. Маленькая досочка, я её заворачивал в гимнастёрку запасную и возил с собой. Любили мы в шахматы играть. Документы хранили в левом кармане за пазухой.
Как обстояло дело с гигиеной? Мучали ли вас вши?
Как только остановка, так из какой-нибудь хаты мы делали баню. Печку доставали, чтобы воду нагреть. Все в баню. С вшами у нас проблем не было, они в газойле не водятся. А одежда то вся наша в газоле пропитана. Головы наголо стригли, некоторые брились. Чубчики не носили. Бритвы были длинные. Да и всю одежду тоже кипятили.
Как спали на фронте танкисты? В танке?
Я в танке спал, сидя. Привык на сиденье спать. А у ребят перина была, они её стелили. Достали её и хранили вместо снаряда в ящике. Два ящика снарядов лежали на броне, и в одном из них две перины хранили. И под пушкой ложились – перину вниз и перину вверх.
Если где-то останавливались не в поле, а в посёлках, в деревнях или частях города, то там была возможность поспать в помещении. Но обычно мы останавливались на окраине городов, и я спал на своём месте. Как остановка – так и спишь, вот и всё.
Как вы прогревали свою машину?
Под машиной выкапывали яму, и там в этой яме топили дрова.
Всегда ли хватало топлива и боеприпасов?
Хватало. После каждого боя сразу же машины-заправщики за нами идут. Как только малейшая остановка, так сразу заправляют. Топлива хватало на 200 километров. У нас два бака, слева – горючее, справа – масло. Бак с горючим большой, если попадут в него, так, бл***, вспыхнет как свечка. У нас-то газойль не так страшно вспыхивал, а у немцев на бензине всё, как попадёшь, так как свечка горит.
На других машинах лозунги были? Вы рисовали звёздочки по количеству подбитой техники врага?
Нет, я ничего не рисовал. И на других машинах не помню надписей или звёздочек.
В наградных листах и газетах писали, что вы давили гусеницами врагов. Было такое?
Нет! Брехня всё это! Никого я не задавил. Это корреспонденты придумывают всякую ересь. Война – грязное дело. Если корреспонденты или писатели придумают лишнего, не обижайтесь, вот и всё. Что ты думаешь, вот так просто взял и убил человека? Непросто. Но на войне это – враг. Вот и всё. А врага надо уничтожать – одна заповедь на войне.
Правда, что у танкистов проблемы со слухом?
Да нет, не совсем так. Казённая часть закрыта, выстрелил, из ствола звук раздаётся. А ствол всё-таки длинный.
Как вы боролись со страхом?
Кто говорит, что на войне не было страха, не верь им никогда. От страха надо прятаться, тогда и страха не будет. Если умеешь прятаться, значит страха нету, а не умеешь, значит всё боязно будет. На войне всего боишься. Самое главное – не пострадать, вот и всё. Самое страшное на войне – война! Я себе внушил: подобьют так подобьют, убьют так убьют. За мной никого не было – ни жены, ни детей, я молодой и холостой.
Что вас вдохновляло и поддерживало?
Родина! Знаешь такое слово? Вот и всё!
Как оцените политработу на фронте?
Политрук у нас был – зам. командира полка по политчасти. Майор, хороший мужик. Комсорг у нас тоже был прекрасный. Идеология была так вбита, что лучше не придумаешь. Но люди всякие бывают. Бывают и командиры говённые.
Вы вступили в партию на фронте?
Комсомолец был, а потом был член партии на фронте.
А как вообще принимали на фронте в партию?
Перерыв, стоянка была, когда останавливались. Не всё время в бою были, а были передышки. Вот во время них и принимали в партию.
Что для этого нужно было?
Одна рекомендация члена партии, а вторая – от комсомола. И всё!
Какое у вас сложилось отношение к Сталину?
К Сталину отношусь нормально. Но воевал я за Родину. У меня на машине никаких лозунгов не было. Ни «За Родину, за Сталина» и прочего. Я воевал за Родину и себя. Номер только был написан, и всё. Самое главное – за себя надо уметь ещё воевать, живым остаться, а потом уже думать о чём-то там. Спрашивали: «Почему ты никогда не кричишь «За Родину!»? Я отвечал: «А я за себя воюю». Меня все высмеивали: «Как это за себя?!» А я говорю: «Вот представь себе, не хочу умирать, поэтому и воюю». К Сталину претензии у тех, кому он насолил
Были ли верующие на фронте?
Ой, их туда не загонишь палкой. Понял? У них вера не разрешает. Они, сильно верующие, все в тылу. В советский период верующих были единицы, понимаешь? Не верили ни в какого Бога, ни в какого чёрта, так воспитаны были.
Встречался ли вам СМЕРШ на войне?
У нас был один из особистов, в шахматы хорошо играл, мы с ним постоянно играли. А так он всех вербовал к себе в помощники. Я както пришёл к нему и говорю: «Вот командир струсил, что ты его к рукам не приберёшь?» «Командир полка защищает». «А зачем тогда ты?» «Над офицерами наблюдает командир полка, а я за вами, рядовыми, слежу». Ой, да всё фигня это. В бою их не было. Что им там, помирать что ли охота была?
Дезертиры были?
Редко, но к нашему стыду были. Но не в нашей части, в других. У нас такого не было. Но их ловили и сразу расстреливали без суда. Поэтому их были единицы. Русский не дезертирует!
Женщины вам встречались на фронте?
У нас была сестра-санитарка в роте. Женщина прекрасная, всё время с нами. Как что – она тут. Не боялась. А ведь другие ещё боятся за свою жизнь. Боятся люди и правильно! Я никогда не осуждал. Я всегда говорю: «Бояться за свою жизнь надо». Если ты не будешь за свою жизнь бояться, то не будешь воевать. А другая медсестра была, мы её все звали подстилкой. Она всё время была с командиром и никуда от него не отходила. К ней уважения не было, хотя с другой стороны – куда она от командира денется?
Какие были взаимоотношения танкистов с пехотой?
Нормальные. У нас на каждой машине была рота автоматчиков. Если что в экипаже случилось, то автоматчик становился заряжающим. Не знаю, как в других машинах было, но я Митьке сказал: «Митя, научи Ивана стрелять. Бог или чёрт его знает, всяко бывает – вдруг тебя ранят. И всё. Нужно чтобы тебя кто-то заменил!»
Как относились к немецким военнопленным?
У нас был один военнопленный, двое суток на машине ездил, немец-автоматчик. Некуда девать было. Он говорит: «Дайте мне оружие, я буду против гитлеровцев воевать!» По-русски, главное, разговаривал. Я говорю: «Ты сам сдался?» «А кто меня в плен возьмёт? Сам, конечно! Не хочу за Гитлера воевать». Вот такой немец был.
Были ли в минуты отдыха какая-то самодеятельность, концерты?
Когда был большой отдых, тогда приезжали. Выберут где-нибудь большой дом, один раз большой сарай был. Его как-то приспособили, и выступала в нём целая группа артистов. А так мы сами в шахматы и шашки играли. Доску сделать долго что ли? Фигурки лепили из всего.
А ещё играли в карты. Собирались и играли, обычно в дурака подкидного, потом в тысячу. На фронте много игр было.
Как встречали вас жители освобождённых вами населённых пунктов?
Мы в городах не были. Проезжали их и останавливались там, где народу не было. А если проезжали города, то нормально встречали, пока едешь.
С немцами нормальные отношения были. Им надоел фашизм, ты думаешь, они его любили? Основная масса немцев Гитлера ненавидела, ведь он был австрияк.
Я к немцам относился нормально, а наводчик у меня их ненавидел. Его родители заранее отправили детей в тыл, а сами попали в угон к немцам. Митька призывался из Новосибирска, на «Уралмаше» ко мне попал наводчиком. Вот он ненавидел немцев. Помню случай – убегают немцы, человек семь, он кричит: «Вань, дай болванку!» Я его спрашиваю: «На кой те хрен?» «Попаду или нет? Фёдор, но я их, бл***, ненавижу, я готов их всех снарядами прошить!» Мать у него была еврейка, а отец то ли украинец, то ли поляк. Немцы забирали всех евреев, и отец с ней ушёл.
Платили ли вам деньги?
Нам платили 7 рублей. Я их домой отсылал, матери.
Писали вы письма домой?
Да. Треугольники.
Цензура работала?
А х** её знает. Напишешь, а они внизу вычёркивали лишнее и всё. Я когда пошёл на фронт, сказал сестре: «Буду приветы передавать, первые буквы – там, где я нахожусь. Она потом рассказывает: письмо придёт, а по радиосводкам вы уже далеко в другом месте. Письма опаздывают.
Были фронтовые газеты, сводки?
Газету прочтёшь, тут же забирали обратно. Полковая газета была, дивизионная была. Я уж не помню, как назывались. Тут же её прочитаешь и тут же её обратно сдаёшь.
Слышали ли вы хоть раз информсводки по радио?
Вообще-то радио у нас в машине было. Но нам запрещали его слушать, потому что боялись за расход энергии. Если мотор включён, то аккумуляторы сами по себе заряжались. А если мотор выключаешь, аккумуляторы не заряжаются. Поэтому в это время по радио нельзя было разговаривать. А у меня и Витьки был, он где-то достал, радиоприёмник. Правда, потом его с ним поймали и забрали его у него на х**.
Сбрасывали ли немцы на вас свои листовки?
В мои руки они не попадали, а некоторые говорили, что разбрасывают. Что толку нам разбрасывать, они знали, что коммунистов ничем не переубедишь. Они весь наш народ называли так: не русскими, а коммунистами. Поэтому и война.
Как так получилось, что вы попали на полосу газеты?
У нас был фотограф-любитель, он фотографировал. Шёл я в санчасть, стоят два майора. Один второму говорит: «Дай мне Героя!» А второй говорит: «Где я тебе на х** его возьму?» А потом говорит: «А вот танкист идёт». У меня уже три ордена Славы было. «Ой! Кавалер идёт. Так это ещё лучше, чем мне надо!» Вот и попал на полосу.
А потом был случай. На какое-то совещание командующий фронтом пригласил. Спрашивает: «У кого есть фотография 1945 года?» Все молчат, а я говорю: «У меня с собой нет, а в «Огоньке» в победном номере есть!» Мне часто спрашивали: почему выбирали меня для всяких парадных фото, а я всегда смеялся и говорил: «А у меня морда фотогеничная!»
Приезжала из Перми в Москву наша делегация, так меня фотограф выбрал для фото у Вечного огня.
Собрал нас как-то маршал Гречко, кавалеров трёх орденов Славы и Героев Советского Союза. Фотографируют нас, а маршал говорит: «Вы, товарищи фотографы, фотографируете, а адреса героев не записываете. Фото-то кому слать будете? Если кто-то пожалуется, я вас не помилую». Все захохотали, конечно, и маршал со всеми. Фотографы побежали стенку отзывов снимать, им лишь бы фотографировать. То, что человеку надо будет с них – это фотография.
Что больше всего запомнилось вам на войне?
Ничего не запоминали. Воевали, как все, так и воевали. Что ты запомнишь на войне, ну скажи?
Был случай, когда один раз я разломал ворота штаба полка. Дело было после войны. Закончились учения, мы возвращались со стрельб. Убей, не помню, в каком городе. Я разогнался, решил проверить – какая максимальная скорость на моей СУшке? Сколько выжму? Она показала 63 км/ч, но не заметил я один поворотик, и как п******ся в столб. Ма шина потеряла управление. Я врезался в штаб полка, снёс дерево, одной стороной брони снёс калиточку, а другой – три секции забора. Ладно гусеницыто удержали. На 15 суток нас всех наказали. Но потом командир дивизии говорит: «Пошли вы все на х**, пусть восстанавливают идут!»
Осень, холод, а нам восстанавливать забор. Хорошо, что рядом кирпичный завод был – кирпичей до х**. Нам выдали лошадь, и мы восстанавливали этот забор. В местной кузнице нам выковали новую калитку, и замок на неё железный повесили. Вот эту дверь мы в три погибели тащили и устанавливали. Вообще не нужна была эта калитка, все через другой ход заходили внутрь. Её просто так сделали, для красоты.
Сильно вас изменила война?
Я просто забыл её и всё.
Думали ли о наградах фронте?
Прятали их в карман. Сгрудишь их вместе, только чтобы не отцеплялись.
Как вы узнали о том, что стали полным кавалером ордена Славы?
А что узнал-то? Награждали: сначала – третья степень, потом – снова третья, потом – вторая. Поэтому я полным кавалером стал не сразу. У меня было перенаграждение через десять лет: одну третью степень забрали, а первую вручили. А я махал на это рукой, мне насрать было.
Как сложилась ваша судьба после войны?
Все родители в Свердловске жили. Я как раз демобилизовался, а у меня друг учился в Свердловской юридической школе. И он говорит: надевай ордена и пойдём сдавать экзамен. А он там на физкультуру учился и её преподавал. Поэтому ему все были знакомы. Как преподаватель по истории меня увидел, то говорит: «У-у-у! Нам такие нужны! Будешь хороший юрист!» Сразу в открытую сказал, что от меня ожидает. Вот так я попал в Свердловскую юридическую школу, а оттуда по распределению попал в Пермь. Высшее образование я заочно сдавал. Работал я в разных районах Пермской области, потом – в областной прокуратуре. Всего 45 лет.
Были многие молодые, кто уклонялся от армии, чтобы не попасть на фронт. Большинство из них потом стали преступниками.
В Пермской области я восемь лет проработал в отделе по надзору за местами лишения свободы. А потом не выдержал и перешёл в следственное управление. Был на должности прокурора следственного управления прокуратуры области, прокурора Мотовилихинского района города Перми и прокурора отдела по надзору за судами областной прокуратуры. Только в 1996 году вышел на пенсию.
Вышивать люблю крестиком. У меня жена Зоя любила шить, она меня научила, вот я и шью, делать-то нечего. Дело так было. Жена родила сына Леонида, надо было с ребёнком заниматься, а она как раз взяла у пожилой женщины красивый рисунок – розы. Ну и попросила меня доделать. Можешь мои работы посмотреть, у меня их много.
Тяжело ли вы перенесли развал СССР?
Нет. Кто-то там возмущался, а я спокойно сдал партбилет и всё. Мол, власть сменилась, какая теперь разница? И всё. Если честно, то ни в какой социализм я никогда не верил. Сейчас другое государство строят, а успешно или нет – я не знаю.
Какая у вас самая любимая книга о войне?
«Три мушкетёра»!
А о Великой Отечественной войне?
Я о ней книг не читаю. Не люблю!
Есть ли фильмы о войне, которые вам нравятся?
Я смотрю и тут же забываю, представляешь? Потому что нечего больше смотреть, много ереси. Сейчас войну показывают по-другому. Больше вранья, чем натурального. Война – это грязь, я всегда так говорил, а грязь показывать нормально очень трудно. Вот она лежит, эта грязь, боишься переступить, как бы сапоги не замарать, вот и вся грязь.
В чём секрет вашего долголетия?
Это потомственное. У меня дед прожил 102 года. Только разница – он до 100 лет пас скот. Сначала был пастухом частного, потом колхозного хозяйства. А я всю жизнь был на войне, потом в прокуратуре, и на работе всё с грязью было связано.
Что бы вы хотели пожелать нашей молодёжи?
Не люблю никому ничего желать! Каждый должен жить так, как его матушка-Родина научила. Если уважает Родину, значит, хорошо живёт, и хорошо ей служит, а если относится наплевательски, то значит, он не любит. Точней не уважает, не люблю я это слово «любит», не уважает он свою Родину. От воспитания ребёнка зависит, какой он будет. Кто-то под влияние попадает улицы, а кто-то под родительским остаётся. Если остался, то он никогда в жизни преступником не будет. В жизни надо быть человеком. Если стал человеком, то всю жизнь и проживёшь человеком.
А какие качества молодёжи стоит в себе воспитывать?
Я за свою жизнь запомнил несколько таких периодов. То идёт период воспитания, то прекращается. Потом хватятся, и опять начинается. И мужество, и другое всякое внушать надо молодёжи. Самое главное – не надо забывать! Война уходит далеко в историю. Вот уже 70 лет, как она прошла. Многие понятия не имеют, что такое война. Раньше меня часто приглашали, я всё время рассказывал, что такое война. А сейчас я не хожу, и вообще меня не приглашают. Потому что литературы полно, но многие ей не интересуются.
Из наградных листов:
Орден Славы III степени (30.07.1944)
6 июля 1944 года при прорыве обороны гитлеровцев в 17 километрах юго-восточнее города Браслав искусно маневрировал, занимая выгодные огневые позиции. В резуль тате экипаж САУ поразил зенитную пулемётную установку, 2 пулемётные точки и 3 орудия. Гусеницами своей машины уничтожил свыше 10 гитлеровских солдат и офицеров.
Орден Славы III степени (14.09.1944; представлялся к ордену Красного Знамени; перенаграждён орденом Славы I степени 19.08.1955)
В бою при отражении танков и мотопехоты противника в районе деревни Рейзги 18 августа 1944 года, умело маневрируя на поле боя, подбил два танка типа «Тигр». 19 августа 1944 года, будучи раненым, не ушёл с поля боя. Достоин правительственной награды – ордена Красного Знамени.
Орден Славы II степени (19.11.1944)
В боях при прорыве обороны противника с 6 по 8 октября 1944 года в районе местечка Тинени в составе экипажа огнём и гусеницами уничтожил две пушки и до 30 солдат и офицеров противника.
Орден Красной Звезды (08.02.1945)
В период боевых действий с 17 по 22 января 1945 года проявил мужество и отвагу. Благодаря умелому маневрированию на поле боя его экипаж уничтожил два противотанковых орудия, два бронетранспортёра и пять автомашин с грузам, гусеницами подавил до 15 немецких солдат и офицеров.
